1. мостовая пахнет тревожным снегом, ржаным, подовым, грузная осень спускается вниз по горам и долам, серым ледком подёргивается река, синий парок поднимается от ледка, зажатая в локте, немеет рука, и запах лука и хлеба поднимается от лотка;
площадь полна докембрийским ужасом; громадья сытого мяса теснится к булочной: попадья прислоняется к двери, прижав к груди городскую. от причала отчаливает ладья. читать дальше зазывалы и плакальщики, разодетые в прах и пух, красные бубенцы, чёрный дёготь, кабацкий дух, золотая каурка в грязной попоне, нервная женщина на балконе. каравай-каравай, кто хочет, тот отрывай: в столице помирает Красная Голова.
2.
помирает тот чьё имя гремело грохотом отдавало хохотом по простенкам а потом скребком скребло и метлой мело по застенкам, одним только именем! — а с другой стороны, что кроме имени? если б не имя, разве б вы меня убоялись? безымянные не страшны, — пил из тучного вымени, золотой мошны, обобрал десятину, воздал сторицей, чтобы в городе воцариться, а ныне помер; эх, реви, столица безголо ва я
3. лежит, бедный, как пепел, бледный. сбросили ниц его — даже имя выцвело. собрались вместе, порешили судить по чести.
не суд, — судок эмалированный: присвистни — звякнет клуши в коричневом кликуши в сером судьи в чёрном одна Аннушка в голубом, и та сиротка судят, судят мертвеца — спали, бедные, с лица решено: обезглавить гидру закона убить дракона выбросить прежнюю власть с балкона ламца дрица гоп цаца. прежний уклад нынче в опале. гонцы под окнами ждут вестей, — разделили тело на сто частей, вывезли в сто земель да каждую прикопали.
4. а на нашей улице яблоня сутулится когда наш господь серди́тся яблок без счета родится раз в три года господь сердит — так повсюду яблоками смердит
нищенка на паперти хлеба просит, господу прямо в уши доносит на лице язвочка — подай ей яблочка.
— сам ешь своё простое яблоко, а у нашего батюшки и райские не ядятся!
5. каравай, каравай, кто захочешь, отрывай! мышка бежала, хвостиком махнула, слюнкою капнула, коготком царапнула. ящер приносит ящур — чур меня, ящур, чур! у чумы на ножках красные черевички, не просит чума ни проса ни чечевички, у неё на плечах золотые лычки, а на щёчках бачки. эй, говорит, народ, открывай-ка нычки, доставай заначки! каравай каравай, стой в сенях и остывай, зерно дорожает, надо б нам ужаться. урожай урожай, уродился — не пожать: жать-то некому, хоть ты урожайся.
6. каждой твари по памяти, прочего не дано. воспоминание опускается в прошлое, как на дно: Анну на шею — и в речку. человек, наделенный памятью, не жилец, а скорее, живец: нанижут — и подыхай, важно ли, чтит он святцы или зурхай, пшено или гречку, — рыба, глотая, не спросит у червяка, из какого такого он выведен черенка.
7. так, я боюсь покинуть свой подвал: а ну как мы, у осторожности в плену, избрали сей незавидный обычай в правители — ни красной головы, ни белой головы, ни сор-травы, но осторожность в тысяче обличий? (газетам я не верю: так печать умеет оглушительно молчать, что гласность не сравнится с ней добычей) мне снится, что на площади толпа, и я в толпе, и мной овечий ступор, как прочими, владеет. если лечь — затопчут заживо. все в белом. проводник мой, мой вергилий, в голубом: то, безусловно, Аннушка-сиротка. толпу ведут авгуры: десный — бык от пояса, а у второго выше плеч латунный рупор.
из рупора грохочут письмена, слова — в печати, рукопись — нема.
-
-
27.02.2020 в 18:48-
-
28.02.2020 в 01:25