Путешествовать - гиблое дело. Потом несколько недель подряд будет сниться одно и то же.
Как закроешь глаза, сразу оп - и возникает железная дорога. Как только она возникает, воскресает в памяти похороненный стук колес, скольжение по рельсам оказывается легче скольжения по воздуху, камни шуршат по насыпи и почти беззвучно укладываются внизу в новый узор, который будет внимательно разглядывать только тот, кто все это понимает точно так же. Точно такой же, как ты. К-к-к... Т-т-т...
Остывшие рельсы уже не гудели, плавясь на солнце. Она медленно шла по насыпи справа, уставившись в сияющую полосу рельса, как будто это он сейчас указывал направление дороги. Шла она всегда совершенно бесшумно, и никто, кроме нее, не сказал бы "медленно" - маленькие ноги в легких ботинках мелькали над насыпью, двигаясь почти что по воздуху, соприкасаясь только с внешней поверхностью, и очень мало веса приходилось на серые, а на самом деле - разноцветные камушки. К-к-к.
Железная дорога вела вдоль берега озера в крупный поселок, и с высокого холма был виден его край - здание рыбокомбината, узкие длинные и мертвые окна его главного здания, бывший дом культуры, крыша которого до сих пор светилась синей краской, а еще, как везде, низкие дома - то старые пятиэтажки, то какие-то бараки.
Через двести метров был поворот, и от него вела в лес утоптанная тропа - здесь притормаживали тепловозы, высаживая тех, кто шел кратчайшим путем в маленький прибрежный поселок, и это был правильный поселок, да еще и не так далеко. Значит, нужно было туда.
Щебенка последние пять километров была очень понятная - камушки под ногами попадались совсем необбитые и необкатанные. Чем дальше по этим путям, тем крупнее гравий.
Она на секунду остановилась и переложила один - самый крупный и с острыми гранями - в более подходящую компанию. И пошла дальше.
_
читать дальше
Опять у него кололо в боку. Сегодня как-то было все не к месту, потому что не удалось уйти пораньше. Пятница, блин, одно название.
За голубичными полянами на задворках трансформаторной будки спал какой-то бродяга. При виде бродяги он было остановился, но звонить в ментовку не стал, чтобы не тратить законную пятницу черт знает на что. После работы хотелось спокойно прогуляться хотя бы полчаса, пока семья не зовет. Но и это не удалось. Только вышел к озеру, только закурил, а там кто-то возится, будто в камушки играя. У воды было холодно, а неподалеку от берега, по колено в воде, стояла какая-то девчонка.
Он посмотрел-посмотрел, а вмешаться было нужно все равно. Играют тут...
- Ты вообще чо делаешь?
Она обернулась на его шаги, и он увидел, что у нее лохматые волосы, даже не собранные в хвостик, вытертые джинсы и заношенный, весь в нитках, коричневый свитер с дурацким геометрическим узором. На глаза упала растрепанная прядь. Глаза оказались тоже коричневые, как у оленихи.
Тьфу, попадаются в этом сезоне совсем долбанутые. Носит их сюда в одиночку. Совсем не понимают, что у человека может быть желание посидеть на берегу в одиночестве.
- Я выполняю желания камней.
Че-го?..
Вот как услышишь что-нибудь, так злость берет. Ну какие такие желания, етить твою!.. Какие тебе желания, да еще и у камней! Тебе сколько лет, пятнадцать? Восемнадцать? Все в сказки веришь?
Он тут вырос, а после института вернулся сюда - он привык, что сюда иногда приезжают городские специалисты, все-таки градообразующее предприятие... Но бывают еще другие, их как увидишь, так думаешь, что лучше бы не видел. Каждое лето - новые молодые дураки. Им от тебя нужно что-то непонятное, о чем ни ты, ни они даже в книжках не читали. Им нужны твои корни, только не те, что у тебя есть, а какие-то другие. И шама-а-аны. Они всегда с таким придыханием произносят - шама-а-а-аны. И выглядывают в тебе что-нибудь этакое, может, ты им сказку рассказать решишься. А у тебя работа, жена, сын-обалдуй в пятом классе, троечник. Фольклористы хоть ничего, нормальные люди фольклористы, спрашивают мало, уходят быстро, развлекают бабок тем, что песенки записывают, а этим что?
- Нет, ну скажи нормально, а? - занудно повторил он.
- А что тебе сказать? Пришел и ну вопросы задавать. Кто такая, сколько лет, чем занимаешься... А как меня зовут, тебе совсем неинтересно, да?
- Нет, ты скажи нормально! - он сразу как-то разозлился. Кто-то усомнился в его праве задавать вопросы на родной территории. - Мелкая еще отпираться! Че тебе тут делать, да еще и одной? Ты что, к кому-то приехала, такая наглая?
- К родственникам - она рассеянно махнула рукой в сторону озера. За озером был институтский городок, в горах. Ну ладно, не трясти же ее за шиворот, пришла и пришла. Родственники... Он подумал, но ни одного близкого знакомого оттуда не вспомнил.
- По кружной дороге, что ли?
- Нет, сама по себе.
Значит, лодку дали.
- А лодка твоя где?
- Наверху. Видишь, брожу, красоту смотрю, успокойся уже.
Ага. Значит, на верхних причалах, где сейчас и его лодка - все рыбаки от северного поселка до долгого брода обычно говорили "наверху". Он осознал, что напирает на нее, а она смотрит на него и улыбается, как будто ей не страшно. В эту секунду девчонка прищурилась и аккуратно отодвинула его от себя легким толчком в грудь.
- Тут вообще у вас красиво. Не жужжи.
Он и отодвинулся, в голове возник легкий такой туман, холодно стало, а потом оттаял. Не совсем понятно, как. Но ...это... Ну, что такого? Ну, приехала, что я, в самом деле, с детьми-то воюю за хорошее поведение... Может, сегодня с утра гребла через озеро на лодке сама, они все чокнутые... Ну, не видела она тут ничего никогда . Ни елок, ни черники, ни голубики. Безопасная какая-то. Наверное, хиппи или вправду студентка. И вообще, не полезет же она выпрашивать деньги, как та, в прошлом году, отставшая от табора. Ту хоть на вокзал подвез, избавился... И всегда они одни, как будто у них нет никого.
- А ты тут что, одна?
Она мотнула головой.
- Я не одна. Я с камнями.
Тьфу. А еще родственники тут... Позвонить, что ли...
Он закурил, сел и уставился на озеро.
На озеро он глядел уже тысячу раз, а вот видеть, как кто-то выкладывает на гальке узор - не видел. В студенческий городок приезжали всякие, они могли и огонь крутить, и купаться по ночам - кто дальше заплывет в холодной весенней воде - и вообще были отвязные ребята, громкие, но вот она что-то другое делала. Интересно посмотреть. От нечего делать он постепенно вгляделся, как она ходит, подбивая камушки носком ботинка, и передвигает их, если нашла на берегу подальше. Что-то в этом было странное. Вроде бы в простой гальке, сколько он себя помнил, не было никакого узора. А вот он, оказывается, есть.
Это все дурь, он знал, потому что по молодости пробовал с друзьями варить манагу, а не только курить. Когда наешься, так и тянет разглядывать разные узоры, в листве буквы находить. Или делать что-нибудь по приколу. Он вспомнил, как в детстве рисовал фломастером узоры на обоях - концентрические круги с разными наворотами. Мать поймала и наорала, а на второй раз отец выпорол.
А все-таки, если прищуриться и особым образом сосредоточить взгляд, то можно увидеть, как сходятся круги, и можно вообразить, что, если ткнуть туда пальцем и загадать желание...
Он мотнул головой и посмотрел еще раз. Нет, ничего особенного, но видно, что развлекается на совесть. Прямо как лоскутное шитье, да еще и разных цветов, а не серая галька. Как будто она действительно ничего не делает, а узор становится все красивее и красивее.
- Че, художница? - спросил он, затушив в корнях бычок.
- Нет, я просто так живу.
Ага... Все они так живут... Ну вот нельзя ответить нормально.
Он вспомнил растерянных парней с гитарой и усилителем, приведенных в отделение милиции среди ночи, которые пытались играть на улице с самого вечера, не соображая, что к девяти часам у людей давно свои дела. Как будто им в нашем поселке денег дадут. Разговариваешь с такими - понтов сразу выше крыши. Перелетные птицы. Тащат в наши края свою манеру жить с полпинка, а что у нас тут на самом деле, даже и не интересовались никогда.
На самом деле.
Подумав об этом, он разозлился и отчего-то спросил:
- Образованная?
- Что? - она отмахнулась от него. У нее по колено промокли штаны, а в ботинках, наверное, уже полно песка.
Ну и играй тут с камушками со своими, подумал он, встал, отряхнул куртку, проверил, нет ли клещей, и пошел по тропе в сторону города. Мало ли дурочек на свете. Или все-таки... вдруг пацаны какие попадутся, может, посидеть, посторожить... Нет, никакого терпения на таких не хватит.
Через полчаса он был в городе, занес документы на работу, пошел домой и лег спать. Но за стеной так орали, что спать не получилось. Почему-то вместо того, чтобы высказать соседу все, что нужно, и привести в послушание, он просто вышел из подъезда, закурил и понял, что вечер какой-то бесконечный.
То есть, вечер не кончается.
Она закончила последнюю полосу, вытерла забрызганное лицо, потом еще раз умылась - от песчаных брызг- и остановилась в середине узора, точно понимая, что все, от серого обкатанного голыша до разноцветных сердоликов - лежат на своих местах и ждут наступления ночи. Узор наискось уходил в воду, до половину - наверху, до половины- внизу. Так говорят - внизу, наверху, наверху.... Надо было отдышаться, оглядеться и идти обратно, на насыпь, чтобы лодка... ха-ха, лодка... не осталась без хозяйки.
Может быть, ее нужно так и назвать, в конце концов.
Лодка, надо же.
На короткое время ее взяла обида. С ней так разговаривали, как будто она здесь не имеет права находиться. Сколько бы им ни было лет, они встречают нас, как хозяева, на своей земле - здрасьте! Как будто у земли вообще бывают хозяева! - ищут и собирают нас, как будто в этом есть какой-то прок, пытаются подогнать нас под себя, обтесывают, укладывают в ряды... Только маленькие дети и ученые геологи знают, что с нами делать. Все безумные хотят нами завладеть, как будто это вообще возможно, стараются унести нас с собой, а сами и не понимают, что носят с собой кусок чужой дороги. Нас так часто носят на себе! А потом жалуются, когда линии разных путей встречаются. Дескать, есть в этом перстне или ожерелье таинственная сила... Тьфу.
Ничего им не объяснишь. Если ты говорящий, так еще хуже получается. Никто ничего не понимает правильно. Тормошат нас, задают тупые вопросы, мешают заниматься делом...
Как будто мы не люди, в конце концов. Т-т-т.
В этот момент ствол матерой сосны, стоявшей к камням ближе прочих, раскрылся во всю длину, и прямо на берег вылетел заполошный человек - пробежал несколько метров, упал в воду, поднялся, разбрызгивая нанесенную грязную пену, и нечленораздельно заорал.
- Не лезь в работу! - рявкнула она. - Отойди!!!
Он сел прямо в воде.
Она аккуратно выбралась на поверхность, стараясь ступать полегче, и постепенно подошла к нему, не тревожа мелководья.
- Что тебе опять надо? - устало спросила она. - Может быть, ты хочешь спросить, как меня зовут?
- Ничего я не хочу! - крикнул он. - Знаю я вас! Верни вечер обратно!
- Чего?
- Верни вечер обратно! Уже ночь давно должна быть! ночь! Дети не спят, мать не спит, как завтра на работу идти, непонятно! Вот знал я, что тебя здесь одну оставлять нельзя! Я знал! Знал же! Знал я, как оно бывает! Все знают!
- Да погоди ты...
Два камушка у самой кромки воды действительно лежали не там, где надо. Она быстро поменяла их местами, а потом подошла к бедолаге, развернула за плечо и направила обратно в сторону сосны.
- Может, пойдешь, откуда пришел? На землю упала ночь, и упала тяжело. Будь осторожен.
- Да что ж ты опять не по-человечески выражаешься-то...
- Ты что, с ума сошел меня поправлять? Корни убери! Мы не можем выражаться, как попало, чтобы все было криво, росло само и завязывалось в узлы. Мы постоянные.
Он напряженно вгляделся в узор, занимавший полберега.
- Ух ты, как получилось-то...
- А ты сам никогда не пробовал разглядеть, что у тебя под ногами?
Он кинул камушек в озеро.
- Я бы ответил на это. Но нечем.
Она бесшумно передвинулась у него за спиной и переложила несколько веток.
Он оглянулся, когда смог двигаться, и ничего не увидел.
- Верни все обратно - это вышло как-то строго, как у воспитательницы в детском саду. Неудивительно, что она хихикнула и зашуршала снова.
Все вернулось. Ее не было.
Он плюнул и отвернулся. Выходит, они все-таки бывают. Если она так похожа на маленькую девочку, нужно выдержать паузу и ничего не говорить. И тогда, может быть, она подойдет к нему, виновато хихикнет и потрогает своей легкой рукой за плечо.
Поэтому он встал, как вкопанный, и начал сохранять на лице гордое выражение.
Ну вот зачем это было нужно? Когда он оглянулся, она уже исчезла. Остался берег озера, горы на горизонте, белые камни на берегу, осталась насыпь и идущие по ней рельсы.
И узор, который будет внимательно разглядывать только тот, кто точно такой же, как ты.
Такой же, как ты.
К-к-к.