читать дальше
ЛАБА
По-моему, его уже пора выводить оттуда — отвернулась от экрана Татьяна.
Только что вернувшийсяиз ожогового отделения Ковбой молчал.
Ишь ты, выводить...
Маугли был не первым подопытным, прожившим несколько вероятностных лет в Поле, но первым, ктовырос так быстро. На вид ему было уже семнадцать. Ковбой понимал, что Маугли знал много больше любого школьника, уже давно был очень грамотным и пока в в обычную жизнь не просился.
Но Ковбоя никто не спрашивал.
Как тебе здесь, снаружи? - говорила Татьяна, ставя всевозможные датчики и проверяя, как и что. Маугли стоял спокойно.
Небезопасно — сказал он. - Тяжело. Это обследование?
Нет — неожиданно сказал Ковбой. - Она тебе будет сейчас объяснять, что тебя Поле не держит. Просто ты почти вырос. Тебе пора искать другое место.
Маугли был обескуражен.
Ты же и так там все время меня навещал...
Теперь нам придется делать что-то еще.
Не нам, а тебе! - отрезала она.- Тебе пора!
Татьяна смотрела на него - большого, хорошо сложенного парня, который столько времени прожил, бегая с другими бывшими брошенными детьми на воле в идеальном мире. Мир был очень маленький, и Маугли это знал: на одного взрослого приходилось не меньше 5- 7 беспризорников. У рисунков есть предел - в конце концов, истирается бумага. Он не мог там долго оставаться. И система его уже почти не поддерживала.
Почему я? - наконец спросил он. - Почему не Олька, не Мишка-абхаз? Не тот, мелкий, который говорить не умеет? У меня там все друзья, и...
Татьяна повела его к экрану и стала показывать данные. Он отвернулся.
Я знаю, что я там не помещаюсь. Просто мне грустно.
Мы все когда-то покидаем дом — сказала она. - Ну...
Это было невыносимо фальшиво. Вынимать человека из толькочто обретенного дома, да еще и нести приэтом такую чушь — то еще занятие. Но,если еще и читать мораль, лучше им и не заниматься вовсе.
И тогда Ковбой в углу пошевелился.
Я слышал о вашей новой тайне — сказал он. - Новенькой. Я вношу предложение.
Какое предложение, что ты ? - вскинулась Татьяна. - Придумают еще …
Не придумают — упрямо сказал Ковбой. - Я все придумал. Твое начальство об этом не узнает, Прекрасная.
Ты думаешь, его можно туда провести просто так? - вскинулась она. - Ты идиот?
Ты можешь быть отправлен в.. в тогда, где тебя нашли, но …
Дура. - Оскорбленный Маугли развел руками, оскалился и сделал неприличный жест в сторону Татьяны. - Что? Не нравится? Дала пожить немножко, а потом отобрала? Даже с собаками так не поступают. Ладно, проехали! Давай, пинай меня на улицу обратно!
Погоди, Маугли. Не проехали. Я же говорю. Почему меня никто не слушает, все думают, как бы им... Как будто вы приговоренные и у вас последнее слово!..- она задумалась и пощелкала пальцами.
Так оно и есть! - крикнул он. - Ты так всех начнешь приговаривать!
Да нет же! - она еще прибавила громкости. - Можно попасть в туда. «В тогда», если точно. На моей второй работе! Что вы все кричите, я не понимаю!..
В туда?.. - опять рассердился ничего не понимающий Маугли. - Куда еще, мать твою, "в туда"?
Стой. В тогда. Я прав. - Ковбой чуть не замолчал опять, но справился. - Я дам тебе адрес нужных людей. Они добрые. Если ты будешь там удачлив, ты все разузнаешь, и тебе опять повезет, и ты встретишь всех своих друзей уже взрослым.
Но почему взрослым?..
Тогда ты сможешь их дальше кормить и защищать.
На этот раз молчала Татьяна.
Маугли перестал орать,остановился и нахмурился. Очень странно было смотреть, как он стоял посреди комнаты и думал. Они буквально видели, как он прикидывает: дом, образование..работа...
Давайте сюда ваш эксперимент — сказал он. - Я сумею.
Хорошо — ответила Татьяна. Сара, на всякий случай примените noli me tangere.
____________________________________________________________________________
Летом 2008 года на пороге пыльной захудалой конторы, занимающейся развозом глупых подарков и бессмысленных вещей, появился высокий сутулый юноша с рюкзаком. Он стоял в дверях и мялся. Унего было заранее виноватое выражениелица.
Володя оторвал взгляд от экрана и внимательно посмотрел нанего.
Ага, ага... Так. Привет. Ты пришел к нам устраиваться? Ты откуда, от Мирей? А как тебя зовут?
Вьюноша молча кивнул— одно имя, другое, какая разница! Пустьон думает, что я от знакомых - и вынул из рюкзака новенький паспорт.
ДЕНЬ БАНДИТА
Над городом плыл дым.
Дыма было много.
Мирон тащился по улице,изредка кашляя. Лето выдалось страшноватое.За Москвой горели леса.
Пока что проект себя оправдывал, как никогда. Даже Зеленый немного успокоился, хотя предрекал какие-то страшные вещи. Многие уже переехали на дружеские дачи или просто стояли лагерем в лесах и были обеспечены необходимым — так Витя и Зеленый тянули свою программу, перекидывая помощь отодних к другим, кто был еще ничем не обеспечен. Вокруг нарастала движуха,но после этой зимы, а особенно — весны,Мирон до сих пор себя чувствовал выжатым лимоном. Некоторые вопросы до сих пор были на нем, он даже подписался раздавать деньги - и не успел оглянуться, как обнаружил себя на привычной курьерской работе, чтобы денег стало еще больше. Это была какая-то злая магия. Надо было решительно уволиться, выбрать пар удней, да все не находилось пары дней,чтобы как следует разогнаться и прыгнутьчерез полконтинента туда, где цветы и пальмы.
Словно старый дед,ковыляю. Все дела прекрасно обошлись бы без меня, даже веселая раздача бесплатной еды... Куда девался прежний Мирон? Никогда нет времени ни на что. Зачем,зачем, зачем я провел эту зиму в городе...
Через улицу от Мирона на стене, желто-серой сквозь дым, было пропечатано через трафарет — огромными черными квадратными буквами — два слова: «Кто Кусает?» - и схематичное изображение осы. Силуэтное такое, почти как пчелка на конфете.
Оба слова, смазанные и еще не подсохшие, повторялись на асфальте несколько раз. Очевидно, трафарет был хороший, пластиковый, но граффитчик очень старался, чтобы его не поймали.Надписи кончались где-то на брусчатке у Парка Победы, где они отпечатывались по частям и уже затирались подошвами прохожих. Подойдя к фонтану, Мирон заметил плавающий там рукав куртки.Один рукав, оторванный — ясно, что куртка была черная, китайская.
Съели его, что ли? - подумал он и пошел к мемориалу. У мемориала на ступенях сидели какие-то незнакомые личности с гитарой и пивом, несмотря на смог и весьма ранний вечер. Мирон стрельнул у них пива, сыграл песенку и пошел дальше, к роллерам, которые выставили на асфальте разноцветные флажки и крутились вокруг них, как заведенные.
Надо было отдохнуть. Ктому же звучащая внутри музыка вконец измотала его.
Парень и девушка — оба высокие, длинноногие, с длинными волосами,без шлемов, только в защите — взялисьза руки и плавно уехали вниз в сумеркии дым по крутой асфальтовой дороге.«Смертники» - подумал Мирон, не понимая,как роллеры вообще могут тормозить хоть одним этим бешеным ботинком. В прошлом году все вообще катались в тумане.
Он подошел к окошку тонара, торговавшего хот-догами и газировкой, и постучал в окно. Высунулась пожилая продавщица с волосами, местами крашенными хной.
Гюльнара?
Гюльнара!
Цепочку заказывали?
Заказывали — улыбнулась она, сразу став на пару лет моложе. - Ты из «Кэндис»?
Из «Кэндис» . Вот коробочка. - И Мирон вынул коробочку, которая сама по себе была произведением искусства. - Две пятьсот.
Сейчас, сейчас — засуетилась продавщица. Она закрыла окно и принялась где-то копаться. Наверное, искала кошелек.
Дверь в ларек была открыта. Мирон спрятал коробочку в карман, задумался и положил рюкзак рядом.
Из задумчивости его вывел громкий вопль продавщицы. Потом раздался звук, который означал, что кто-то сел на велосипед и рванул что есть силы. Мирон, порядком уставший и не соображавший уже почти ничего, получил дозу адреналина прямо в мозг. Следующим его воспоминанием было то, как он бегом догоняет велосипедиста, который пролетает через колонны, оглядывается, жмет на педаль и отчаянно съезжает вниз по ступенькам мемориала.
Велосипедист пролетел чуть ли не целый пролет, на последних ступеньках удержался, но на брусчатке выписал кренделя, поскользнулся,завалился на бок и заорал. Этот вопль остановил Мирона, и он замер на предыдущей площадке, тяжело дыша и не понимая, какэто: только что сидел, отдыхал после рабочего дня, пытался откашлять что-тоиз легких, и вот, здравствуйте...
Вокруг велосипедиста уже собралась целая толпа. Компания с гитарой отставила гитару, рюкзаки и пиво и тоже лениво спустилась вниз - полюбопытствовать.
Миронов рюкзак валялся неподалеку. Мирон подобрал его, наделна себя и тяжело пошел вверх по ступенькам.
Ты его толкнул, что ли? - налетела на него какая-то женщина с красным лицом. - Вы охренели тут гонки устраивать?
Они экстремалы — вступились из компании. - Не мешайте людям развлекаться.
Я его сейчас убью нахрен! Ты понимаешь, что он мог разбиться насмерть, или нет? - ее внимание переключилось уже на попавшего под горячую руку. - Ты понимаешь или нет? Нет?..
А чо? - лениво ответил тот. - Гонки всегда будут и всегда были.
Это вор — машинально сказал Мирон и спохватился, что сейчас велосипедисту будет еще хуже. Но к месту происшествия уже ехала «Скорая» от места тусовки роллеров.
Он прикинул, насколько безопаснее было бы объехать через спуск, начинающийся от дорожки за зданием —хороший, заасфальтированный. Вот дурак...
Вор? - оживилась женщина. - Это другое дело. Так, пошли в полицию! Я сейчас вызову полицию...
Не надо полицию — очень раздельно сказал Мирон, видя, что к общественно активной тетке подтягиваются несколько других, не менее активных. - Он и так ногу сломал. Понимаешь? Не надо никакую полицию. Заткнись, пожалуйста. Пускай ему будет «Скорая».
Что?
«Скорая» пусть будет, говорю. Ты что, не видишь, что ли? Может, он сейчас вообще умрет, а ты тут...
Вор и в самом деле лежал в какой-то дурацкой позе, хватая воздухртом. Одна нога у него была вывернутанеестественным образом. Фельдшерица из«Скорой» протолкалась через толпу и разложила чемоданчик.
Мирон растерянно осмотрел народ и увидел то, чего призывал опасаться неизвестный граффитчик. В двух шагах от толпы стоял бледный,маленького роста, весь какой-то несуразный человек с увядшим и старым лицом. Он казался то ли невыспавшимся, то ли грязным и все время почесывался. Он смотрел на разбившегося вора неотрывным взглядом. Смотрел, смотрел, смотрел...Упивался...
Курьер!.. Курьер!..
Наверху, как во время осады башни, с развевающимися волосами стояла Гюльнара. Она нашла его взглядом и одобрительно закивала. Мирон оторвался от созерцания осы и тяжело пошел наверх.
Курьер!.. Прости, не знаю, как тебя там... А что с ним?
Ногу сломал — невыразительно отозвался Мирон.
А он жить-то будет?
Будет, но плохо. - Он достал коробочку и отдал ей. Черт, она же была в кармане, подумал он, понимая, куда машинально полезли его руки. В третьем кармане, не в рюкзаке.
Гюльнара отдала деньгии пошла в ларек. Мирон вынул из четвертого кармана телефон и набрал нужный номер.
Ребят — сказал он, когда номер ответил . - Вы просили позвонить, так вот это шанс. У вас тут у колонны с Никой на верхушке гуляет какая-то дичь. Можно побыстрее? Нет, еще никого не сожрала, просто разбился один экстремал. Нет, его не сожрет, но...
И тут на другом конце бросили трубку.
«Я — волна! Новая луна!»- заорало из динамиков на крыше тонара.
Мирон почувствовал, что с него всего хватит — тумана, идиотов,проектантов, раздачи слонов, воров, бюрократов, о которых долго с утра распространялся Володя, вынося ему мозг, и осел на бордюр, остановившимся взглядом фиксируя, как роллеры прыгают с трамплина. К ларьку подошла какая-то со вкусом одетая девушка.
Две фанты — сказала она, сунув деньги в окошко.
Гюльнара, судя по всему, замешкалась, кому помогать — то ли ему, то ли девушке.
Быстрее, женщина — повелительно сказала та и топнула каблуком.
Сейчас, сейчас — закопалась Гюльнара — подождите, тут и так то сдачи не хватает, то воры, то еще что...
А я не обязана этого знать! - закричала девушка. - Вот все будут спорить!.. - Получила две банки фанты, сдачу и с запоздалым пафосом добавила что-то, видимо, приобретенное после прочтения популярных статей по психотерапии: - И не... выговаривайте это мне! Мне самой некому выговариваться!
«Подожди! Скоро навсегда\затоплю\ ваши города!»
Музыка играла с той же громкостью.
Мирон не нашел в себе силы произнести ни одного слова, как бы ему ни было стыдно. Его взгляд тупо переместился на рюкзак и значок сковарной надписью - «А Я?»
Я веду себя, как свинья— подумал он и начал через силу подниматься с места, но опять осел. В глазах начали плавать черные пятна.
И осоловелым взглядом он заметил, как мимо проходит оса — та,мелкая, отвратительно серая — смотрит на него, что-то прокручивает в голове,прикидывает — и, не тронув, отходит.
...контора на А., где настене перед телефоном на пластиковойтабличке написано - «1 — рога и копыта,2- по-английский, 4- украшения, 5-процарапано чем-то типа ручки без пасты,есть телефон и добавлено - ад», 4 — не отвечала, и, чтобыпустили в здание, он позвонил в ад, где его встретил полузнакомый мужик в ковбойской шляпе, и он забрал заказ ивышел.
...в подворотне попались какие-то гопники, которые потянули его за рюкзак, он приготовился драться, собрался уже так и поступить, потому что в рюкзаке, вообще-то, золото, они хотели бы снять с него рюкзак, но их остановило то, что на нем болтался большой желтый значок «А я?» Никогда не видел, чтобы такую публику останавливал простой значок.
...в сквере около Булгаковского дома шла драка между тремя парнями с Кавказа и тремя —московскими, и Мирон вызывал «Скорую» и расстегивал чужую куртку, путаясь в дурацких хлястиках с кнопками, и надо всем этим крутился винтом серый дым,мешаясь с сиреной «Скорой» .
Мелодия в его голове набирала силу. Она была уже не такой благостной, как вначале, она становилась грозной, она летела перед ним по улицами проспектам, слышалась ему в транспорте,то в автобусе, то в метро, и, когда он забывался на секунду после прыжка, онначинал мычать в такт - она заставляла его петь так, чтобы было слышно другим людям, не давая никому покоя.
Он видел - тот, кто слышал его, одобрительно качал головой .
Все с ней было хорошо, все можно было пережить и двигаться дальше, чтобы все сходилось, как кусочки мозаики, наконец-то вставшие на места- и драка, и чужой каприз, и работа,которая никому не нужна, и преодоление.Но в ней было так много всего — и счастья,и горя, и долга, который он еще не знал,но обязан был исполнить, и тишины...
И больше всего — отчаяния.
Мирон отбегал очередной кусок маршрута, прыгнул, думая об остановке в спокойном месте, и остановилсяв какой-то подворотне на Измайловском бульваре, закуривая. Руки и ноги былитяжелые, как будто накачанные силиконом.Говорят, он не только упругий, но и тяжелый, зараза.
Как же я умотался, подумал Мирон, и вдруг, прислонившись к стене, впал в то состояние, когда думать больше уже не можешь. То, что он так долго носил с собой, разделяя с остальными,рисковало уплыть навсегда. Мир вокруг почти исчез, и усталость навалилась так, что окружающее сузилось до размеров подворотни. Звуки и шорохи стали резкимии четкими, боль в ногах перестала бытьтупой и дергающей и начала утихать. Он стоял, опираясь на выступ, облицованный кафелем, и дышал медленно тающим дымом,стараясь не плакать.
Казалось, от него остался один взгляд.
Выход из подворотни был недалеко. Во внутреннем дворе была видна красная кирпичная стена в потеках известки и пыльная, черная железная крыша лестницы в подвал. Над ними белели пластиковые окна, и за занавеской кто-то двигался — в прохладе, в уюте, на кухне с чайником и печеньем. Остатки ярости начали поднимать голову, и он уже начал себе напоминать, что это последнее дело— злиться на людей за их уют, когда ты сам не имеешь ни кола, ни двора, но тут до его сознания, в полном согласии с ведущей его музыкой, достучались какие-то слова. Он вышел из нирваны и прислушался. Из окна пели.
Тяжелое пламя
Эй, найди, для кого ты себя изменишь, измеришь,
заново изобретешь,
принеси ему самое интересное, что умеешь,
Самое лучшее, что найдешь,
Посмотри, посмотри, какон копоть на снег меняет,
как ложится на снег,как бьется в этом снегу,
Потому что сокровищ больше не сохраняет,
говорит, не могу.
ты приносишь ему каждый сон, и глаза устали,
ты решил, что тяжелое пламя важней всего...
Только имени, имени люди ему не дали,
Не зови его.
он тебе отвечает - все пройдено, кончились сроки,
Заставляет плясать.
я тебе не гожусь в оправданья, мой мир - широкий,
Что меня спасать.
Все, что сказано после,смешно, неразумно, несмело,
раз оно твое.
Ну, найди, говорит, дл ясебя настоящее дело,
отойди от нее.
Посмотри, посмотри, как он копоть на снег меняет,
лижет медный пятак.
Он несчастий и бед целый год бедный мир охраняет,
так его растак.
А сокровища ждут не дождутся последнего чуда,
роют норы кроты.
положи землю передо мной - я дышать не буду,
Я скажу, кто ты.
Россыпь темных волн,
мерцание спелых вишен,
дом под снежной крупой...
Я хотя бы возьму, соберу,не брошу, услышу -
Унесу с собой.
Посмотри, посмотри, как он копоть на снег меняет,
как ложится на снег, и приходит его черед -
Потому что сокровищ больше не сохраняет,
жертвы не берет.
Ты глядишь на других,как глядят на людей в металле,
ты решил, что тяжелое пламя важней всего...
Только имени, имени люди ему не дали -
Назови его.
Мирон подождал, пока закончится песня, отсчитал номер квартиры от первого, указанного на табличке —пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят пять... - подошел и позвонил в домофон.
Чуваки — сказал он, когда пиликнула трубка. - Я очень устал. К вам можно?...
Да заходи... - ответили ему безо всякого удивления.
АЯ
«Грузовой корабль «Прогресс»!» - объявляет ведущий, стоя между огромных колонн новенького концертного зала.
На огромном танцполе совсем немного людей — человек сто,теряющихся в затемненном пространств еразмером с квадратный парсек. Жаль, думает она,наверное, им нас совсем не видно оттуда.Но она ошибается — раз уж вместо масштабного события случился просто-концерт, мастер по свету приглушил всю слепящую иллюминацию. Кто-то время от времени видит сверху, как ее белая голова мерцает в полутьме - то синим, то фиолетовым— в свете огромных ламп.
Ая стоит недалеко от сцены — кресел нет - и слушает, как заливается в руках седого бородача гитара по прозвищу Крокодил. Рядом с ней стоит Нита, держащая за руку маленькую серьезную девочку. (Я ее иногда вожу туда-сюда, чтобы не скучала — поясняет Нита. - В нашей больнице порядки не такие строгие, как в обычных).
Я иду — скажет Ая, когда закончится буря звуков и усталые музыканты начнут сматывать шнуры. - Я сейчас.
Она поднимется по ступенькам наверх, в пугающе огромную кулису, и бросится на шею Грузовому.
Ты так назвал группу, потому что тогда умер во время взрыва на космодроме? - спрашивает она.
Потому что не умерла ты — говорит он, хитро подмигивая. У него все та же железная хватка. - Я вполне прилично восстановился и понимаю, кто летает надо мной. А помнишь, мы тогда запустили в космос первую площадку для нашей любимой дороги?..
А как она там? - она сидит у него на плече и видит, как плывут под ней гаснущие огни. Все зрители уходят. Музыка кончилась, но она продолжается в глазах ее брата, который больше никогда не умрет, пока пишет музыку. Пока пишет музыку — не умрет.
Как она там? - он опять смеется. - Никогда не проверял.
В пустоте под софитами перекатываются радужные стеклянные шарики.
@темы: роман про Мирона