Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
О вокзалах и конторах
третий кусок текста
АЯ
На соседнем вокзале оказалось не в пример проще.
Отвязавшись от дурацкого бродяги, Ая рассмотрела, куда она попала, и удивилась, что шагнула так близко. Может быть, с этим повезет, потому что ночевать сегодня было негде. Звук был осязаем и почти физически видим — это вместо попсы из кафе в стене бил, как родник, какой-то рок. Люди тут, как муравьи, передвигались проверенной схеме — кассы, кафе, туалет, зал ожидания — и их было несколько больше. Ая почувствовала себя в системе и совершила несколько рейсов — поглядеть на витрину в маленьком магазине, выйти, зайти в туалет, сесть в зале ожидания, повторить эту процедуру два раза.
Все это кончилось в два счета, когда опять запахло тем самым, жутким запахом, который всегда напоминал ей о прошлом — сладковатый, резкий, похожий на медовые духи. Ая вскочила, понимая, что ночевать сегодня ей придется где-то еще. Проход к кассам пригородных поездов, спрятанный в конце вокзала, нашелся быстро, и турникеты она миновала беспрепятственно — одну створку заклинило, а другая была залеплена скотчем.
Пришла электричка на Тверь, и народ двинулся туда, цепляя ночную пассажирку локтями, углами чемоданов и значками, сидевшими на рюкзаках. Она стояла посреди потока, завороженно наблюдая за тем, как человеческая река втягивается в раздвижные щели вагонов. Когда до отправления оставалась одна минута, Ая вошла в дверь, подтянув за собой рюкзачок. Ее волновала точность, а не человеческая паника.
Грациозно пройдя по вагону с гордо поднятой головой, она не спеша выбрала сиденье, описала рюкзачком изящную дугу, достала оттуда еще нечитанную толстую потрепанную книжку — свою первую - и погрузилась в чтение.
- Прынцесса - проворчала какая-то дама.
Возможно, спать там, где захочется, было одним из любимых развлечений Аи. Она могла бы прицелиться и попасть в темное кафе за поворотом трассы, где после десяти выключали свет. Она могла бы занять любой чердак наравне с голубями, главное, чтобы не было никаких признаков этих - опасных. Но не было ничего лучше, чем засыпать под стук колес, и ничего лучше, чем просыпаться потом на темном пустом вокзале, а потом брать разбег и уходить куда-нибудь, где светло и тепло.
Она не любила спать на крышах, хотя и умела.
Прошлой зимой ей было подвернулась мысль о том, что могли бы пригодиться любые пустующие дома, но дело пошло как-то не по тем рельсам, и пришлось жить в подходящем подвале. Пустующие дома не очень любили Аю.
В ожидании давки электричка постепенно наполнялась, как наполняется чан виноградаря. Рядом с ней оставалось постоянное пустое место, словно Ая была белым пятном, а то и тем слепым пятном на краю поля зрения, о котором хорошо знает каждый снайпер. - Каждый снайпер желает знать, где сидит Коза - подумала она и тихо засмеялась. Книжка мифов была какая-то странная, про незнакомых ей существ, а под конец были вставлены авторские исправления, подписанные незнакомой фамилией "Голосовкер".
Каждую страницу нужно было перелистывать медленно.
Ишь ты, умные книжки читает — пробубнили над правым ухом. Ая вопросительно посмотрела через плечо. Над ухом обнаружился небритый гражданин, от которого не очень несло пивом, но здорово воняло потом.
Потом, подумала она и углубилась обратно. Но книжку из рук кто-то потянул.
Тебе бы школу заканчивать, а ты в электричке едешь! И билета нет, я видел, как ты в турникет лезла! Ты что тут делаешь поздней ночью, такая красивая, а? - он повертел головой, как будто разглядывая ее. - Ну не шалава? Шалава, а?
Ая встревоженно заозиралась, куда бы шагнуть. Но с работы ехала масса народу, места было мало, и ближайшим свободным проходом был тамбур. Черт бы с ней, с общей паникой, уйти можно всегда, но, если он отберет книжку, ей несколько часов будет нечего читать перед сном. Надо как-то сохранить книжку...
Она потянула ее обратно. Переплет затрещал.
Вот на хрена ты едешь? - упорствовал небритый гражданин. Ае чудилось в нем что-то насекомое. - Все нормальные люди спят уже, а она тут едет, читает, вяжет... Нормальные люди поработали и спят! А ты где работаешь? Ты еще скажи, каким местом ты, …, работаешь! - и опять добавил несколько неизвестных ей слов. - С кем спишь-то?
А ну отстал, быстро! - раздался голос сзади. Человек в растянутом свитере поднялся с места и взял гражданина за плечо. Гражданин размахнулся и врезал. Человек упал. Отодвигаться было некуда, но пол-вагона шарахнулось, хватая вещи.
Это что это такое? Да что ж такое-то!.. - раздался вопль, похожий на голос учительницы младших классов. Его поддержало несколько других женских голосов. Опять какая-то бомжиха, подумала Ая. Но это была не бомжиха, а очень приличного вида женщина, которая заранее забилась в угол у окна и теперь пыталась одновременно орать и выходить. - Ну прекратите же! - добавила бабка с тележкой на колесиках, выставленной в проход. Остальные тоже не отставали: - А что происходит! - Девушка, вы хоть слово скажите, это же ваш знакомый! - Милиция!.. Полиция!..
Ну вот, сейчас мы подеремся, остальные будут охать и ужасаться, потом я его вывалю в дверь, а книжка так и пропадет... А потом я только открою рот, и...
Девушка у двери нажала кнопку «Милиция» на желтом щитке. Нет, поняла Ая, не пройдет, в поздних поездах нет ни одного наряда.
Из-звините — сказал какой-то парень в фенечках с задней скамейки, где ехали с гитарами и чем-то длинным в чехлах, похожим на лыжи. Он оторвался от книжки, огляделся, перешагнул через человека в свитере и крепко, со смаком заехал гражданину в челюсть.
Ну что ж вы творите-то? - заорали уже на него.
Защищаю честь этой девушки — невозмутимо ответил парень. Он чем-то смахивал на ее Братьев, оставленных в том месте, где превращали в одушевленные создания пластик и стекло, и Ая вскочила. Девушка на заднем сиденье быстро зачехляла гитару, и остальные трое уже поднимались с мест, хватая пожитки, все такие же быстрые, как Братья. - Что, не слышали, что ли? Возьмите, пожалуйста, сейчас будет какая-то ерунда.
Ишь, ты, честь! Слово-то какое! - встрепенулась бабуся с тележкой. - Ты ее ...л, что ли?
Кто-то заржал.
Парень казался смущенным, но все равно не уступал. - Чего?.. Это нормально, люди, вы что? Это же естественная реакция...
Гиллан, они цивилы! - заорала девушка с гитарой. - У них вообще все неестественное! Сваливай, а то тебя сейчас менты заберут!
Какие менты, в электричке сейчас нет ментов — пытался возражать Гиллан. - Самим приходится что-то делать.
На хрена ты бьешь людей? - рванулся с места прилично одетый мужик. - Тебе кто-то право дал, да?
Да, споры надо решать словами! - начали увещевать женщины.
Вот вы бы и решили! - отбивался покрасневший и вспотевший Гиллан. - Лучше бы на себя посмотрели! Он ее уже за руки хватает, а они стоят и смотрят!
Гил, менты!
Я так просто не уйду!
Тут электричка подкатила к станции, и двери открылись. Половина спорщиков вышла, парня утянули за рукава спутники и девушка с гитарой, а за ними побежал распаленный прилично одетый дядька и большинство женщин. Из окна было видно, как толпа окружает четверых, а дядька яростно вопит. Четверо не сдавались. На полу вагона остались ощупывающий челюсть небритый гражданин, прикрывающий живот человек в свитере и упавшая книжка. Ая подобрала книжку и проверила целостность. Братья... Значит, у него есть братья? Неужели тут есть... А как...
Может быть, она не зря шагнула так близко? Наверное, надо выйти? Но выйти было страшно, и она съежилась на скамейке, и поезд отъехал от станции.
По проходу уже пробирался толстый мужик в форме.
Кто виноват?
Никто — ехидно сказал человек в растянутом свитере, поднимаясь. - Никто, Полифем.
Тогда кто тут вызывал полицию? - раздраженно спросил мужик в форме.
Ая подняла подбородок и приняла вызывающе оскорбленный вид. Остальные стушевались. Иногда совсем не нужно ничего говорить.
Братья...
Пьяный невнятно подал голос.
- Пройдемте - сказал мужик в форме, взял пьяного за плечо и потащил по ходу движения.
Электричка постепенно опустела. Ая положила книжку в рюкзачок, свернулась клубочком на пластмассовой скамейке и задремала.
Ни одна собака ее не побеспокоила.
КУРЬЕРИТ ВСЯ МОСКВА
В некоторых случаях он был незаменим.
Что бы ему ни приходилось делать, с кем бы ему ни пришлось бодаться - с третьей-номерной с краю сердитой сержантихой, любившей красить ногти в ужасный бордовый цвет, с толстым дачником-подполковником или с простыми матерящимися через слово работниками ДПС - настроение Мирона ни на секунду не падало. Менты его не пугали. Его не пугали даже бродящие по Красной площади ростовые куклы, изображающие медведа с криком «превед!». Мирон улыбался всем и нес в мир концентрированное добро. Лето шло своим чередом, играла музыка, и он во всей своей наивности казался воплощением этого лета — особенно, когда заказчицы или «девочки» из фирмы, занимавшейся вышивкой, передавали ему привет через Володю.
О Володе такого сказать было нельзя — дома его ждали больная жена, скучающий по папе сын и недошитый театральный костюм. Порой ему тоже хотелось бросить все к чертям и уехать в Индию, но Индия была далеко, хоть и ближе, чем Южная Америка. Оставалось надеяться на ближайшую игру или спектакль.
Но нельзя было не заметить, что Мирон за эти месяцы здорово поднял благосостояние фирмы: он так расхваливал любые дурацкие мочалки, что все мелкие подчиненные крупных серых чинов — чем старше по званию, тем толще - начинали хотеть себе такие же.
Иногда Володя с тоской вспоминал, как Кирилл рассказывал ему легенду об основании Лубянки.
Я Диму знаю давно, он всегда без мыла в ухо лез — говорил Кирилл, сидя в «Ростиксе» и прихлебывая пиво с каким-то противным наполнителем, пока вокруг галдели студенты мединститута. - А тут он вообще ходил и светился, как лампочка. И улыбался раза в три шире обычного.
Ну, ну... - подбадривал Володя. - И что дальше?
Ну, что... Собирает нас втроем еще с одним парнем, он потом ушел, и говорит — я тут снял помещение, серьезные люди... Показывает нам один адрес, а это же гребеня... Помещение горного, что ли, вуза какого-то, ну ладно, фиг ли деньги тратить... И тут входит какой-то тип в черном пальто.
И Володя видел наяву, как все шире становится клоунская улыбка двухметрового основателя Димы, как бледнеет Кирилл и тот, второй, и как незнакомец, улыбаясь, рассказывает им о том, о чем рассказывают только в страшных сказках, и советует им подписать два контракта — только два, от третьей подписи тот, в пальто, отказался.
Димочка берет ручку, перьевую такую, как у Горация его «Паркер», и подписывает — говорит Кирилл. - И улыбается. Мы за... и тоже за эти ручки взялись, только я когда взялся, я уже вообще за себя отвечать не мог — руки тряслись так, что Дима мне ручку держал. А дальше меня чудо спасло.
Какое такое чудо? - удивился Володя. Он точно знал о существовании чудес, но на его памяти за хорошими людьми неназываемые не приходили.
У меня был на руке циркониевый браслет, вот этот — серьезно сказал Кирилл и покрутил рукой. - А на груди — крестик из титана. Такие в моду как раз вошли, я их оба до сих пор ношу. Я ж не знаю, что из них меня спасло.
Ага, ага.. - поддакнул Володя, внимательно глядя в глаза собеседнику, чтобы тот не сбежал на самом интересном месте. - Блага цивилизации... Так он свалил?
Он рассыпался... - сказал Кирилл, бледнея, как будто снова переживал этот ужасный момент. - И два контракта оставил на столе. Один подписанный, но без печати, а второй — пустой, но с моей подписью. Вписывай, что хочешь. А наш приятель, который отказывался, ушел целый, но после этого случая вообще больше не появлялся.
А его ничем не задело? - спросил Володя.
Он был атеист — печально ответил Кирилл и глотнул пива. - Махровый такой. А Димочки я боюсь. И увольняться ты меня не проси...
Володя Димочку не боялся. Он вообще мало чего боялся. Но каждый раз, когда ему самому приходилось ездить по заказам, он недобрым словом вспоминал Димочку и его недоподписанный контракт, не отданный заказчику. Не зря Волк ворчал, что нормальных курьеров в этой конторе отродясь не было.
Впрочем, их и так было не найти.
Безумные люди в Москве делятся на две категории — те, которые пытаются отчаянно зарабатывать, и те, которых спасают друзья. Володя помнил тот день, когда с разницей в несколько часов на работу пытались наняться незрячая курьерша, неговорящая курьерша (она отлично общалась по смс, но ее нельзя было посылать туда, где на проходной висели наводящие страх телефоны), четырнадцатилетний мальчик и умственно отсталый сын старого друга.
Серые братья-заказчики всегда гнездовались в каких-то далеких от приличного транспорта местах. Его преследовали ненаходимые склады, невозможные адреса, и уже в кошмарных снах ему снились разнообразные профессии людей, работающих курьерами от недостатка денег и невозможности найти хоть какую-нибудь другую работу. Иногда заказов вообще не было. «Лубянка» была все больше похожа не на спасательный, а на замкнутый круг.
«Ой, пропадет Мирон»... - думал Володя. «Я-то еще ничего, а Мирон-то»...
Но Мирон, наоборот, бегал все быстрее и быстрее, и в те три полных дня, когда он приходил на работу, ему попадались восхитительные места заказов — то роддом имени Грауэрмана, то старая фабрика, то заброшенная больница, где заказ приняла маленькая девочка лет шести с угрюмым и серьезным взглядом, которая писала без ошибок — по крайней мере, он так восхищенно об этом рассказывал — и даже посольство далекой страны Чили, в котором его приняла восхитительная чилийка. Поэтому Володя, устав от попыток развезти еще хоть немного кружек и часов в дополнение к зарплате, просто осел на собственном рабочем месте, навалился на телефон и распределил всех сирых ментов, далеких от центра охранников и гнусных прокуроров между быстрым Мироном и сонной мухой Ромочкой, а Волку, который пришел наниматься снова, просто отдал все почтовые дела — до почты было близко, там не запутаешься.
Дела пошли быстрее.
От метро до нужной улицы было как-то до фига.
«На Семеновской» - это сильно сказано - думал Мирон, перепрыгивая через черные лужи в свете желтых мигающих фонарей. Пока он добирался до нужного места, дождь успел начаться и кончиться. «Почему они так называются, если до Семеновской километра три?»
Начавшись от перекрестка со Щербаковской, нужная улица все не кончалась и не кончалась, пока не привела к неосвещенному перекрестку, за которым высился жестяной забор с проходной. В рюкзаке лежали два подстаканника, графин и одна сувенирная водочная бутылка в виде бомбы, вытянутой формы.
У проходной «На Семеновской» лежали толстые собаки. Одна из них, добродушного овчарко-сарделечного облика, махнула ему хвостом. Мирон решил, что собаки тут ничего так, и, переступив через другую — маленькую и белую — зашел в проходную.
Там никого не было. Ладно, так даже проще, подумал он и потопал в недра завода.
Через полчаса, сильно жалея о том, что не дождался охранника, с помощью единственного встреченного рабочего он нашел нужного человека в заросшем дворике напротив неработающего фонтана в виде черной металлической рыбы, плавающей в черной металлической чаше. Неслыханная роскошь для завода, на котором делают не пойми что. Человек был в костюме, с папкой, и пил пиво с каким-то пожилым пузатым дядькой, одетым в изношенную джинсовую рубаху и штаны, видавшие не один ремонт.
Товарищ директор? - обратился к нему Мирон. - Вам посылочка пришла.
Вот, теперь вы еще и товарищ — съехидничал дядя. Директор удивился:
А это разве не к тебе? - он внимательно посмотрел на Мирона, как будто в том было что-то опасное. - Откуда посылка-то?
Магазин интернет-товаров «Лубянка».
А, тапочки по почте... Давай сюда.
Мирон выгрузил из рюкзака огромный бесполезный керамический графин в форме снаряда, понагибался в разные стороны, чтобы не болела спина, и достал товарный чек и лист. Директор расписался и достал деньги.
А сдачи нету... - огорченно сказал Мирон. - Только бомба.
Как это нету? У вас, героев, всегда есть сдача. Так на сайте и написано.
Я за него — вступился дядька. - Ты у меня еще, хе-хе, не все последнее забрал. - И достал из кармана два полтинника. Мирон обрадовался, так как даже до ближайшего магазина было почти как до Семеновской, и отдал ему сто рублей.
Пошли обратно — распорядился дядька, вставая. Директор тоже поднялся.
Так чтобы в следующий раз было шестьдесят... Вас там много, скинетесь.
А не скинемся, попросим у Абрамовича — безразлично откликнулся дядька, и Мирону, как опытному участнику известных некоммерческих проектов, стало ясно, что речь идет об аренде. Которую можно и не потянуть. Интересно, что тут можно снимать за шестьдесят тысяч рублей?
Так как подозрительный бородатый съемщик двинулся в сторону ворот, Мирон по инерции пошел за ним. Видя это, дядька обернулся, протянул руку, подмигнул и представился. - Грузовой корабль «Прогресс».
Мирон — сказал Мирон. - Бомбу не отдам, она заказная.
Очень приятно. Грузовой.
Очень приятно, Мирон.
Очень, очень приятно.
Они прошли по дороге между зданиями и свернули в какой-то закоулок. Грузовой открыл большую железную дверь и исчез. Мирон секунду постоял, прикинул, что обратно может и не выбраться, потом тоже вошел, открыл вторую дверь, деревянную — и понял, что магии тут в этот раз нет никакой, а есть только огромное подземное помещение с голыми бетонными стенами и железной шахтой подъемника впереди. Перейдя тамбур,он ступил на рифленую лестничную площадку и огляделся. Вниз вели узкие ступеньки, и внизу находилось что-то, совершенно непохожее на склад.
А что это вы тут делаете? - спросил он, чувствуя себя героем дурацкого кино.
Клуб делаем. - Пузатый Грузовой спустился по железной лестнице вниз, в необъятные бетонные просторы. Эхо от шагов гулко отдавалось в пустоте. На краю каждой ступеньки лестницы догорала маленькая свеча-таблетка. У стены стояли огромные кубы пенопласта. Впереди была навалена куча досок.
А это что? - растерянно спросил Мирон, спустившись вниз и ощупывая пенопласт.
Это, ммм, наша будущая звукоизоляция, - деловито сказал хозяин, обходя доски и берясь за болгарку. Мирон заметил, что Грузовой не только седой и очень длинноволосый, но и местами рыжий там, где не седой. На линялых джинсовых штанах у него была огромная дыра. - А это - наша будущая сцена.
Мирон прошел дальше.
На уже построенном куске помоста, который должен был стать сценой, слева, стояли инструменты: виолончель, электрогитара и диковинная стойка с клавишами, напоминавшая зиккурат. Мирон, чувствуя себя как в горах, встал посередине и задрал голову.
Голые бетонные стены уходили в бесконечность. Вверху прятались железные рельсы, по которым должен был, вроде бы, ездить громадный погрузочный крюк, в углу стоял подъемник, а все целиком намекало на грандиозные планы.
- Ох-ре-неть... - прошептал он. - эть... эть... эть... - откликнулось эхо.
В центре недостроенной сцены стоял невиданной красоты агрегат, похожий на огромнейшую барабанную установку. Мирон ощутил зуд в руках и даже примерился.
Это барабанный орган — бросил хозяин. Мирон присмотрелся повнимательнее, но сосчитать все детали так и не смог.
А кто тут играет?
Ну, во-первых, мы. Мы — это «Грузовой корабль «Прогресс». Потом еще Оксо, Небослов, Ольга Шотландия, космисты и панки всякие разные... - Он не глядя перечислил столько известных в узких и широких кругах людей, что Мирон моментально ощутил к нему уважение. Правда, он еще никогда не слышал ни про какую группу «Прогресс», но слышал слово «прог-рок».
В ответ он начал рассказывать про Индию и сейшена, и как там было круто.
А ты на чем играешь?
На дарбукке.
Хорошо? - Мирон посмотрел еще раз на барабанный орган, ужаснулся и сказал: ну, не настолько круто...
Хочешь - приходи в понедельник позаниматься. Мы раньше снимали репбазу рядом, через два подъезда, а теперь все переедем сюда. Не стоит сразу две базы снимать на одном заводе. Потом еще Иво с басом придет, можете познакомиться. Кстати, ты работать руками умеешь или как?
Я могу нормально забивать гвозди — сказал Мирон, умевший почти все, исключая прочистку канализационных труб и воспитание детей.
Ну, тогда приходи, ммм. Будем забивать гвозди...
Грузовой запустил болгарку, и под сводами разнесся ужасающий звон.
- Ладно, мне пора.
Мирон закинул рюкзак за спину и пошел. В такт его шагам, превращая город и мир в клип, а все уличные звуки — в саундтрек, у метро его догнала простая музыка с простыми словами: «Я в этом фильме главный актер — я сценарист в нем, я режиссер»...
Мирон заулыбался и почувствовал себя героем, по привычке проходя в метро бесплатно за спиной какого-то толстого офисного заседалы.
«Враг мой, бойся меня... Друг мой, не отрекайся от меня... Нелюбимая, прости меня»...
РАБОТНИКИ
Сначала была Мирей со своей Южной Америкой, прожужжавшая всем уши тем, как она туда поедет и что там будет делать. Она брала восемь заказов в день, которые обычно переносила на завтра, послезавтра и послепослезавтра. Клиенты рычали. Володя терпел, стиснув зубы, только потому, что Мирей была его старой подругой, а денег ей действительно нужно было заработать, и вовсе даже не на Южную Америку, а на двоих детей, оставшихся от Горация, с которым она разошлась. Гораций терпел, терпел безденежье, но в какой-то момент опять не нашел себе работы, и они с новой женой тоже попросились в курьеры к Володе. Володя схватился за голову, но шеф требовал работать быстрее, так что Володя выдал каждому проездной, коробки и начал посылать их по разным адресам — кого на почту, кого в Подмосковье - молясь, чтобы они не пересекались никогда. Этого до сих пор не случилось только потому, что Мирей заявлялась в контору ни свет ни заря, новая жена Горация — несколько позже, а Гораций — в час дня и ворча, что спать не дают, он сова, почта далеко, денег мало, а клиенты адовые.
Раздолбанная клавиатура под его пальцами издавала жуткий треск. Клиенты ждали.
Угум... Угум.. - отвечал Володя.
Вскоре Мирей наконец-то свалила в свою Южную Америку, оставив детей на три недели на верную подругу, и Володя вздохнул свободно, но тут появился Роман. Роман был окультуренным гопником, брился раз в месяц, пришел по объявлению и совершенно не понимал ни Горация, ни Володю. Они не ссорились, но постоянно отжимали заказы друг у друга, и, если бы не вторая Горациева жена, каждый раз приходившая в контору вовремя, давно случилась бы драка.
После неофициального, но любимого серыми братьями Валентина и лихорадки Восьмого марта заказов становилось меньше, и зарплата у всех уменьшалась. Роман, вернувшаяся голодная Мирей и Володя приходили в девять утра, пили кофе и через час уже шли домой. Пока позволял проездной, это еще было возможно, но вскоре Роман куда-то делся — наверное, нашел новую работу — а у Мирей был такой умоляющий взгляд, что Володя просто выделил ей пару тысяч до появления работы и зарплаты.
В комнате с вентилятором было душно и страшно. Клиенты требовали хрустальных игрушечных пограничников и вышитых войлочных тапочек с символикой МВД. По ночам Володе снилась клоунская рожа главного.
Началась страда всенародных праздников. На девятое мая знакомый по прозванью Перепел, нанимавшийся в контору внезапно, потому что застрял без работы на два месяца, закрутив с подругой Мирей, исчез, слив половину заказов и куда-то дев деньги, выданные ему на проездной. Перепел был вообще какой-то стремный, так что Володя заподозрил, что деньги тот просто пропил. Но после уборки все выданные ему деньги обнаружились на полке вместе с целым неиспользованным проездным. Как это могло случиться, не понял никто. Еще никто не понял, куда делся Перепел — его не было ни в Питере, ни в Ростове, ни даже в норвежском городе Висбю.
Потом хрен знает откуда в дверях конторы появился Мирон. Откуда он взялся, Володя предпочел не выяснять, потому что взяли его, пока Володя болел, а если сказать Кирочке, что знать не знаешь такого растамана, человек работу потеряет, и все дела. Мирон, конечно, бегал по адресам редкостно быстро, его любили женщины суровых профессий, но он был рассеянным, хуже Мирей. Мирей просто ссыпала все деньги в ящик, иногда забывая взять зарплату, и никогда не записывала, что откуда взялось, отчего Володя был готов биться в стену головой, но это было недостойно настоящего потомка римлян. Мирон все скрупулезно записывал на листочек — кто, сколько, как и где дал ему денег — но постоянно этот листочек куда-то девал. Еще он забывал, сколько взял. Володя задолбался с ним еще похуже, чем с Мирей — она регулярно теряла товарные чеки и квитанции, видать, достигала необходимого уровня нирваны, необходимого для жизни в Южной Америке. Хуже был только Роман, который постоянно клянчил в долг и в силу привычки к питию успевал всего два заказа в день.
Скоро грянуло неизбежное - на лестнице института встретились Мирей, Гораций и его новая жена. Жена попыталась сделать вид, что пришла сюда по ошибке, но, так Мирей ее знала в качестве еще одной сотрудницы, дело не выгорело. В ответ Гораций попробовал сделать вид, что ни одна жена не его. Грянул такой скандал, что пришлось уволить всех троих одновременно.
С малознакомыми людьми было еще хуже. Кирочка нанимал их откуда-то и сдавал Володе. Прикарманенные деньги на проездные, курьер-на-день, мошенница, удравшая с пятью тысячами и неоплаченным товаром, и постоянные желающие наняться на работу знакомые знакомых его знакомых довели Володю до ручки почище самых привередливых клиентов. Самым страшным его кошмаром оказалась попытка нанять уборщицу — она сразу поскользнулась на лестнице и сломала руку. Роман проводил ее в больницу и исчез с концами на две недели, отключив телефон, после чего сообщил, что женат и заказов ему нужно больше обычного.
Володе урезали зарплату. Семья взвыла. Пришлось опять везде бегать самому.
Два месяца спустя Кирилл с главным неодобрительно нахмурили брови, и пришлось опять взять на работу Мирей, которая была очень рада и бесконечно трепалась о Южной Америке, а потом - и Горация, и его жену. Все немедленно помирились и даже иногда заседали в «Ростиксе». Наконец, кто-то из уволившихся в прошлом году прислал Володе парня семнадцати лет, которого Кирилл сразу не одобрил. Парень был очень приличный, ничего не крал и ни в чем не участвовал. Он просто был дико стеснителен и страшно боялся ментов. Роман его третировал, как образованный гопник — образованного отличника.
По словам Мирей, которая откуда-то была с ним знакома и иногда даже ездила с ним по заказам, чтобы не боялся, парня довела до такого состояния какая-то баба старше его лет на десять. Что именно эта баба сделала, он объяснять отказывался.
Ну, откуда ты знаешь, может, у него несчастная любовь. Может, у нее жизнь была тяжелая. Может, ее оса укусила - авторитетно говорил на это Гораций.
Оса? Какая оса? - удивлялся Мирон, который был не в курсе последних событий в городе.
Потом поймешь. Оса - это еще хуже, чем собака.
Мальчик прижился не сразу — всей конторой думали, оставлять это дитя или нет - но ни разу никуда не опоздал и ничего не перепутал. После того, как Володя вправил мальчику мозги (процесс вправления мозгов и совместный поиск в интернете подготовительных курсов, обещающих возможное поступление в «Щуку» или какое-никакое театральное училище отозвался ему трехдневной головной болью), он, хотя и дико стеснялся, наконец пошел поступать, хотя ему раньше и говорили постоянно, что в настоящий институт его не возьмут. По его словам выходило, что он виновен в каких-то ужасных грехах, кого-то бросил (может быть, ту самую бабу), каждым словом своим оскорбляет людей и представляет из себя чуть ли не семя Каиново.
Володя слушал это и хватался за голову заново.
ДОЛГОСТРОЙ
Тайное метро — печаль всех городских обитателей. Тайное метро начинается от середины перегона до станции Китай-Город, над которой стоят и стояли печальный памятник и безобразные, но полезные ларьки, играет музыка и начинается бульвар, а окружают ее полукругом трамвайные рельсы. Два раза в день — в шесть утра и в три часа дня — один из трамваев нажимает колесом на всплывшую тайную кнопку, и поезда тайного метро начинают свое движение. По крайней мере, так рассказал автору этих строк один двенадцатилетний мальчик с большим мячом, собиравший окурки на бульваре в то далекое время, когда дети были свободны.
Посередине, в плотном переплетении станций, выкроено маленькое местечко для тайного поезда, который из-за плотного графика движения может отправиться днем в тайный рейс только два раза. Ночью эта станция не дремлет: с нее черти строят рельсы на станцию Междугородная. Туда ездят все умные собаки, ночующие в поездах, остатки того племени, которое просило милостыню, виляя хвостами, во время оно на станции Новослободская. Но в девяностые годы это племя еще не родилось и не было выброшено на улицы, оставшись без обанкротившихся хозяев, а в двухтысячные на этой станции скапливалось немало избранных работников метростроя. Уходившие на дневной рейс возвращались ночью пешком по шпалам, чтобы встретить бригаду монтеров и доложить им, скоро ли будет построена станция, соединяющая все линии, ведущие от Москвы до Питера.
Так сказал мне безымянный мальчик, закурил кирпичного цвета окурок, ударил мячом о землю и ушел.
В те времена дети были свободны, и я не спрашивал его, откуда он.
четвертый кусок
АЯ
Она плыла через города, не касаясь земли — маленькая, непрочная, плохо одетая, белая, как снежинка, незаметная, как осколок лезвия, потерявшаяся сознательно, с полным знанием дела, как раз так, чтобы нечаянно не нашли.
Она должна была быть такой, какой представляют себя умные человеческие женщины — тихой, рассудительной, соразмерной, интеллектуальной. Но механизм, оживший в ней сам по себе, не выдерживал ни рассудительности, ни поставленных задач. Первая же нестандартная ситуация вызвала у нее такой шок, что сработал предохранитель.
Почти чистая механика, полностью современные ей материалы. Никаких компьютеров, никаких программ — все как в те времена, когда их строили, их и огромные машины. Ая была в родстве с грейдерами, сдвигающими породу, с тогдашними чудесами техники - громадными карьерными самосвалами, у которых колесо в человеческий рост, бурами и нефтяными вышками, пьющими черную кровь, с дробильщиками горной породы и великолепными ракетами, для запуска которых нужен был всего десяток команд и слаженная работа целого пускового центра. Ее самое создал инженер, под рукавами которого был неприкрытый ничем пластик цвета слоновой кости. Когда ему нечем будет заменить его руки, он умрет, потому что не сможет творить. Хотя она не представляла, как он может затеряться в мире так, чтобы ему было потом нечем заменить руки.
Сейчас она находилась в полузамкнутом пространстве сквера, начинавшегося от памятника и длинной линией продолжавшегося на восток.
Над головой ее плыло синее небо.
Ая знала, кто живет в замызганном постаменте памятника — кукла, кивающая головой, которая, выходя, увеличивается в размерах и притворяется мужчиной средних лет, вечно продающим билеты непонятно куда. Как правило, половины этих спектаклей, концертов и событий не существует. Проходя мимо, она кивнула головой — ночью собрат будет опять пытаться отмыть постамент и начистить макушку гению русской литературы, рыдая горькими слезами над тем, что творят беззаботные люди. Говорить с ним было незачем — он знал только пару десятков служебных слов.
Позади оставалась толпа странных людей, бросающих друг на друга двусмысленные взгляды — на этот раз вокруг были преимущественно женщины, а прошлый раз, должно быть, просто пьяные — и по обеим сторонам поплыли сидящие на скамейках парочки, хулиганье с бутылками пива, женщины с собаками, мужчины с друзьями, компании с гитарами, парни с девушками, мамы с детьми и колясками... Настоящие разнообразны, подумала Ая, удивляясь. Под каблуком ее туфли хрустнул окурок, перед глазами качнулся воздушный шар.
Она хотела бы и остановиться, но ритм уже захватил ее, и она неспешно поплыла дальше — цок-цок — совершенно не понимая, что теперь делать и закончится ли это.
Ритм захватывал ее — ритм высаженных через равные промежутки деревьев, хрустящего под подошвами гравия, шахматного движения прохожих. Высоко в небе плыли белые облака. Все казалось подчиненным какому-то строгому порядку, похожему на тот порядок нитей, который заставляет их лечь в узор гобелена. Ая могла проследить маршрут каждого прохожего, проложенный так, чтобы не соприкоснуться с другими, идущими параллельно. Даже дети бежали и катились на самокатах так, что не задевали друг друга.
Заметив это, Ая успокоилась и позволила своей программе вести ее дальше — под тенистые кроны, через узкое место, через выставленный на стендах лабиринт фотографий. Солнце то появлялось, то исчезало, и она залюбовалась этим, понимая, что в расположении всего и сразу на этом бульваре есть какая-то мудрая предосторожность, позволяющая таким, как она, успокоиться.
И это было так.
Пока Ая шла, не меняя скорости, она могла думать так же равномерно, как шла — спокойно, без всплесков страха или надежды, без ужаса, который не давал ей обрабатывать информацию.
Значит, два часа в фоновом режиме — пробормотала она вслух, хотя ей это было совершенно не нужно. - Два часа в фоновом режиме...
По-видимому, этот маршрут на нее хорошо действовал. Впервые за несколько месяцев ей не управляли всплески эмоций. Она медленно находила в себе признаки поломки — вот это от сильного страха... Это — от необходимости потратить много энергии на рывок от опасности... Это от толчка локтем в переполненном поезде метро...
Уже несколько месяцев накапливались ошибки, которые привели к печальному результату. Об этом следовало кому-то сообщить, но...
Я была повреждена — пришла к выводу Ая, наслаждаясь прояснившимся сознанием. - Я была повреждена и теперь нахожусь в совершенно незнакомом мне на первый взгляд месте, в почти незнакомом мне городе, без порта приписки, и последние две недели мои действия не поддаются прогнозированию.
Мимо пробежал ребенок, волоча за собой самокат. Ая замедлила движение, и говорить с собой стало проще.
Шестьдесят шагов в минуту. Некому сообщить...
Что-то требовало замедлиться — скорее всего, программа, отвечающая за безопасность.
Шестьдесят. Пятьдесят пять. Пятьдесят...
Сорок пять шагов в минуту... Сорок... Тридцать.
Эй, девушка! - крикнул ей какой-то пьяный, дружелюбно помахав рукой. - Куда торопитесь?..
Двадцать пять.
То, что заменяло ей сердце, наконец-то пошло медленнее.
В этом режиме мыслительный процесс тек еще более плавно. Похоже, непредсказуемость моего маршрута была выбрана спонтанно, подумала она. Непредсказуемость как факт — очень дорогое дело. Я помню свои передвижения. Но помнить, почему...
Почему?
Потому что никто не должен тебя поймать, вот почему — сердито сказала она сама себе через минуту. Рука сама затеребила лямки рюкзака, висевшего на плече. Ая сбросила его, сунула туда руку и нащупала потрепанную книгу.
Титаны тоже имели к этому какое-то отношение, но опосредованное. Возможно, страх?..
Если бы я знала, подумала она. Если бы я знала.
Я ношу с собой эту книгу, чтобы бояться. Нужно бояться. Иначе мне конец.
Страх должен подталкивать — пришло ей в голову. Страх должен будоражить. Это помогает быть непредсказуемой... Это действительно правильное слово... Настоящей. Имитировать движения тех, кого предсказать нельзя. И тогда ее не достанут.
Что-то подсказывало ей, что до окончания спокойной зоны оставалось несколько минут.
Надо думать — решила она. Нет, даже не думать... Делать.
Время пошло медленнее. Она в первый раз после долгого перерыва обшарила себя, как настоящие обшаривают карманы. Настоящие очень часто забывают, где у них что спрятано. В одежде у тех, настоящих, есть столько разных таинственных тайников...
В ее теле было несколько новых, ранее не установленных органов. Новые суставы рук. Новая кирасная защита грудной клетки, целиком сделанная из новомодного кевлара, а не из рассыпающегося пластика. Нервы в левой руке. И, наконец - серебряная пластинка, запирающая затылок.
Она не помнила, как.
Когда до окончания безопасной зоны оставалось около минуты, она вспомнила, зачем.
Я была повреждена — проговорила она про себя, чтобы записать информацию вслух. - Я была повреждена и, наверное, еще буду повреждена. Но я с этим разберусь. Я знаю, как. Мне нужно знать, кто... Знать, кто...
Знание закрепилось.
Теперь она могла продлевать этот эффект бесконечно — любой более-менее структурированный рисунок или выложенная плиткой улица становились для нее безопасны. Она вздохнула, испугавшись этого — зачем ей еще один вздох? - и проверила метод.
Все они были способны испытывать страх или радость.
Но не все это. Не все это.
Двадцать пять... Тридцать пять... Опять двадцать пять... Нет, это выражение. Двадцать.
Так будет точнее.
Какая-то собака опять облаяла ее, и она пробежала несколько шагов, испугавшись и толкнув нескольких человек — неужели опять эти?.. Неужели собаки — их проводники?.. Но нет, обычная болонка с накрученной челкой и бантиком... Или как их зовут?.. Эти... С бантиками...
Собачий лай. Страх смерти. Радость. Тревога. Два часа в фоновом режиме, два часа...
Она пересчитала новые умения. Страх. Первым был страх. Счастье. Вторым было счастье. Данные о счастье были необычными. Она перебрала имеющуюся информацию и отложила в сторону. Что еще?
На свет, проливающийся между липами. Медленно. Двадцать шагов в минуту. Двадцать. Для баланса, пожалуй, можно отклоняться в разные стороны...
Тетя, ты чего танцуешь? - закричал ей мальчик. - Тетя, давай потанцуй!
Стыд. Удивление.
Стыд был одной из важных вещей. Данные?..
Тревога. Красная лампочка на фабрике. Фабрика... человек — это фабрика эмоций. Я не фабрика, я... Кто я теперь? Теперь нужно знать, когда включается индикатор тревоги.
Об этом думать не буду. Радость?
Может быть, радость. Радость была простой эмоцией, которую вызвать легко. Но она не припомнила ни одного момента, когда ей удавалось сбежать от них с помощью радости. Значит, это страх — вещь спасительная.
Оставалось понять главное. Откуда у нее это спасительное умение — испытывать страх?
Когда люди начали двигаться в такт невидимой, еще не расцвеченной блеском музыке, она восприняла это как естественное поведение людей. Нет, подумала она полусекундой позже, нет. Это не... Ах, нет. (В другой книге говорили «ах, нет» , и после этого всегда происходило что-то интересное).
Длинная трель саксофона проплыла на свет.
Для нее это было так же видимо и осязаемо, как дыхание.
Ее шаги ускорились. Сорок пять... Кто-то толкнул ее. Лучше сбавить ход, пока не начал нарастать страх, ведь успокаиваться так удобно. Удобно? Есть ли такая эмоция, как «удобно»?
Сорок. Светло. Темно. Сорок три.
Впереди замелькали липы, заблестел пруд, и на берегу, на фоне Сатирикона, выросла фигура музыканта - музыканта странного, рыжего, как клоун, с намалеванным белым знаком на щеке. Он был очень худ, одет во все белое, и перед ним лежал футляр от саксофона.
Музыкант медленно поднял инструмент, поднес мундштук к губам и сделал первый выдох. Она видела, как рассыпались по траве блестящие сталью шары овеществленного звука.
Ая остановилась.
ПРО КОНТОРУ И ОСИНОЕ ГНЕЗДО
Мирон спал и спал. И еще бы спал, да не получилось.
Вписка спала мертвым сном, угорев после долгих разговоров, Перепел спал, потому что медитация перешла в сон, а Мирон просто спал. Он бы проспал на работу, если бы его не разбудил стук в дверь. Он медленно вылез из кокона, оторвался от подушки, медленно, перешагивая через спящих, подошел к двери и еще более медленно, чтобы не было так страшно, заглянул в глазок. Ничего не произошло, только некоторые в спальниках на полу повернулись с боку на бок, пробурчали нечто невнятно-ругательное и заснули.
- Откройте!
- Что такое? - хриплым голосом сказал Мирон.
- Это жильцы! Из 55-й - истерическим женским голосом сказали снаружи. - У меня важная информация, откройте.
- Какая важная информация? - вежливо спросил Мирон, пытаясь не допускать в свою речь никаких лишних неопределенных артиклей.
- Батареи не топят! - возмущенно ответили снаружи. - нам нужно еще пятнадцать жильцов для срочного совершения обряда!
- Какого обряда? - офигел Мирон.
- Вызова ремонтника из РЭУ!
Мирон в ужасе отпрянул от глазка, через который все равно ни черта не было видно. По лестнице медленно удалились шаркающие шаги.
Сзади хмыкнули. Там стоял только что проснувшийся Перепел.
- Ага-а... - уныло сказал он. - Опять у них обряд...
- Да блин! - возмутился Мирон. - Это у вас ролевики, что ли? Ролевики же вроде приличные люди, зачем будить соседей в семь утра?
- Это не ролевики - нахмурился Перепел. - Это эзотерички из 55-й. Когда стояки текут или батареи не топят, они всех собирают в подвал сантехника вызывать.
- А больше ни у кого не получается? - Мирон вполне понимал ситуацию и мог прикинуть, сколько времени добирается до аварии вызванный из РЭУ ремонтник.
- Больше ни у кого не получается. Они сначала звонили и скандалили, а им отвечали "перебьетесь, никто, кроме вас, не жалуется". Тогда они изучили основы по какой-то популярной книжке и начали так вызывать...
Мирон оторопело смотрел, как Перепел ищет носки и свежую тельняшку.
- А, это... Всем идти обязательно? - робко поинтересовался Мирон. - Или только ты? Может, тебя поддержать чем?
- Да пофигу - равнодушно отозвался Перепел. - Постоим в подвале, подержимся за руки, потом из пентаграммы вылезет трезвый и злой ремонтник, и надо будет ему зубы заговорить. А пока он все не починит, все равно не отпустим. Это только для владельцев квартир, для гостей магия не работает.
Перепел нашел еще один левый резиновый тапок, собрался и исчез за дверью, бормоча под нос "а для обычных человеков нет ничего страшнее ЖЭКов".
Мирон в ужасе огляделся, но никто не проснулся. Тогда он пошел и поставил чайник.
Он не знал, что с ним случится через два часа, когда он наконец соберется по заказам, доехав до платформы «Нижние Кожемяки», выйдя оттуда без билета, добравшись до конторы и получив люлей за опоздание. В голове у него весь день крутилась веселая песня, в которой повторялось - «эзотерички... Эзотерички... Уриборинда ба-ба-би»... - и мелькали жуткие морды, всплывавшие в памяти благодаря читанной в детстве газете СПИД-инфо. О. Джа. О. Аллилу-джа.
Прошел мимо кафе. Потом по переходу. Там сидел вчерашний нищий, грязный и черный, как головешка. Вот черт, ведь, если так посмотреть — лучший город Земли, лежат в витринах красивые вещи, играет веселая музыка. Кафе, опять же, на каждом шагу. А лишись ты здоровья и денег — если ты обычный человек, и нет у тебя ни близкой родни, ни тусовки какой — то все, умирай на улице и гляди на все это голодными глазами. Столько вокруг еды, тепла, радости, а тебе и крошки не достанется.
Он остановился, поискал в кармане мелочь, но даже мелочи не было.
Ты чо толкаешься — бурчали тетки в метро, когда он влетел туда через полчаса. В здравом уме и твердой памяти он бы никогда не толкнул даму, о, что вы. Но сейчас он был в каком-то смысле совсем не привязан к этому миру, поэтому просто болтался во все стороны.
Чего бы такое сделать? - раздумывал он, отдавая в надежные секретарские руки очередной пакет с ерундой. - Не жить у них, что ли? Или на работе проводить времени побольше?
Он знал, что эзотерички бывают безобидные, а бывают такие, что лучше не попадаться — поймают и залечат насмерть от головной боли. Если эти обладают такой силой, что могут вызвать сантехника, это уже стремновато.
Вспомнилась история о том, как один неопытный чувак пришел в новенький ашрам к необычному бородатому гуру, искал у него просветления и неделю совершал непонятные обряды, пока до него неожиданно не дошло, что гуру — это старый институтский однокурсник, потерявшийся из виду много лет назад. Тогда и начало до него доходить, что обряды какие-то не индуистские, наказания больно суровые, а все девушки, которые направляются прямиком гуру в постель, выглядят как-то невесело. И решил он с этим однокурсником серьезно поговорить. Рассердился тогда гуру и, чисто по-свойски, взял — да и зарезал его... Ох ты, стоп, а если тот его взял и зарезал, то как же чувак тогда все это рассказывает?..
- Стоять - произнес внутренний голос. Мирон очухался и поднял голову. Перед ним были огромные ворота, за воротами — огромные бетонные столбы, а на столбах — какие-то решетчатые фермы. Вот, должно быть, и та фирма-ширма, продающая шланги для душа под маркой «Шейка-Лейка», которую надо сегодня найти во что бы то ни стало.
Он постучал в ворота. Потом одумался, поискал взглядом проходную — ее не было — и, ощущая себя полным идиотом, постучал еще раз.
Кто таааам? - неожиданно проскрипело в бетонной пустоте за воротами.
Курьер... - растерянно отозвался Мирон.
Ну, заходи, курьер... - огорошил его скрипучий голос. Вот так, с первого раза, пускают за здорово живешь? Он уже собирался показывать документы, но они лежали глубоко во внутреннем кармане.
Ворота начали с грохотом отъезжать в сторону. Мирон сбросил с плеча рюкзак, доставая посылку и накладную, и поинтересовался у сутулой человеческой фигуры, которая прорисовалась за воротами в тени: - «Шейка-Лейка»?
Ше-е-ейка — ответил скрипучий голос. - Ле-е-ейка, лейка! Заходите, молодой человек!
«Ну и слава богам» - подумал он, шествуя за сторожем с посылкой в руках и по-прежнему думая, что делать и где жить, если не у Перепела. «Хотя бы в этом идиотском состоянии можно делать какую-то работу»... На слове «состояние» он себя резко оборвал - это было любимое слово Волка, который регулярно находился «в таком состоянии» даже по поводу простуды. Кто руководствуется состоянием и настроением, тот не настоящий стопщик. Настоящий стопщик и путешественник будет бодр и внимателен... Та-а-ак. А это что у нас такое?
Как только он включил свою внимательность, он поднял глаза и увидел впереди копошащихся на стройке рабочих, убирающих и складывающих в огромные кипы какой-то драный картон, а сбоку на крыше сарая — тень стоящего там человека. Солнышко отлично светило, и Мирон, отгоняя мороки, решил сфокусироваться на чем-то более интересном, чем неожиданные проблемы. Рабочие-то хрен с ними, и мне им лучше не мешать. Ну, например, человек работает на крыше, чинит ее, наверное, что ли... А почему, кстати, он без страховки на крыше на третьем этаже? И вообще, как будто крупный планктон из офиса выплыл сюда в сачок господа бога: в рубашке, костюмных штанах и с чемоданчиком в руке...
Человек поймал его взгляд и неожиданно прижал к губам палец, а потом начал махать рукой по направлению к рабочим, как бы подавая Мирону железнодорожный сигнал «Стоп».
Мирон помахал ему рукой и улыбнулся.
Человек юркнул за ближайшую железную конструкцию, торчащую из крыши, высунулся оттуда и сделал страшные глаза. Мирон перестал на него пыриться — ну, не хочет, так не хочет, зачем такие сцены-то — и продолжил идти за сторожем. До рабочих оставалось метров пятьдесят, когда Мирона внезапно одолели беспричинные стремаки, и он остановился. Что-то шли они слишком долго...
Мне пора — неожиданно для самого себя сказал он. - Э, ребят! Кто может расписаться?
«А мы уже пришли, молодой человек - сказал сторож и обернулся.
От того, что Мирон увидел в его лице, его «мгновенно забила дрожь. «Это было невозможно описать, но Мирон вообще такого никогда не видел». «Как будто из глаз на лице, страшно искаженном, смотрел кто-то еще, и этого кого-то еще Мирону было безумно страшно».
А-а-а-а!.. - завопил изо всей мочи Мирон, отбросил в сторону посылку и отшатнулся от этого ужаса. Ноги почти не держали, и не упал он только потому, что его как ветром отбросило. И правильно , потому что к ним обернулась тогда вся толпа, и «со всем ужасом, на который он был способен, тогда Мирон понял — они все такие же»...
Спасайся! - раздался, разбивая ужас, голос сверху. - Брысь отсюда! Это же осы!!!
А-а-а-а! - шепотом просвистел Мирон садящимся голосом, попятился и, отойдя на десять метров от «ухмыляющихся чудовищ», дал драпака в сторону ворот.
Ужас был в том, что ноги действительно плохо держали. Скуля и задыхаясь от страха, он побежал вдоль старого склада, мимо пандуса, к которому приставали фуры — и точно знал, что за ним — только этот странный чувак, а дальше — если было у него это «дальше» - «были» «эти, из толпы, с оскаленными лицами»...
На бегу он обернулся — и увидел, как странный чувак прыгает с трехэтажной высоты вместе с чемоданчиком, преграждая путь взбесившейся толпе.
Стоять! - прогремел его голос, подобный голосу супермена. - У меня — оружие!
Аааауыыы... - нестройно откликнулись эти, из толпы. От этих ужасных звуков Мирон совершенно потерял возможность двигаться и осел на подогнувшихся ногах, хватаясь за соседний бетонный столб. И тут чувак, спрыгнувший с крыши, раскрыл свой чемоданчик — так спокойно, как будто никогда и ничего не боялся — и достал оттуда Оружие.
Вот уж точно, это было какое-то Оружие, да. Мирон отлично понял, что оно подействует, и оно Подействовало .
Само по себе это Оружие, применяемое чуваком, выглядело, как отличный научно-фантастический пистолет. Оно имело рукоятку, похожую на рукоятку пистолета, и заканчивалось раструбом, из которого вылетали вполне ощутимые, косившие чудовищ синие лучи. Или это были синие солнечные зайчики.
От Оружия к чемоданчику шел длинный провод, похожий на шнур от наушников. Чувак водил этим стволом направо и налево, останавливая налетевшие волны гадов, и в такт его движениям нарастал какой-то шум, терзавший бедные уши Мирона. Одно счастье, что хуже было именно этим гадам, ложившимся на землю штабелями.
Красота! - удовлетворенно сказал чувак, укладывая последних. Потом он, убрав стремное непонятное Оружие в чемоданчик, подошел к каждому близко лежащему, проверил пульс и, нахмурившись, достал Оружие снова и начал говорить по нему, как по телефону, гукая прямо в рукоятку для проверки слуха. Гады шевелились и стонали.
Алло... Танечка... Татьяна Валерьевна, ну извините, переволновался я... Да, я успел. Они все безнадежно больны, это по вашей части... Что? Извините. Какой вертолет? Грузовик давайте, это же промзона... Что? Нет, ни шерифа, ни шамана. Все сам, все сам... Что вы молчите? Вы же знаете, что до этого надо было еще додуматься.
Он повернулся к Мирону, сидящему на земле:
Ага, нет, не пострадавшие-то... Нет, он не пострадавший. Не успели. Да хто его знает, рыжий какой-то... Нет, Тане... Татьяна Валерьевна, вы уж поторопитесь-то.
«Супермен какой-то»... - подумал ошалелый и очень слабый после пережитого Мирон. «Совсем уже охренел, Танечка у него какая-то»... Но нужно было как-то компенсировать позор, так что он встал, цепляясь за столб, обратно на ноги и заплетающимся языком сказал:
Аааа... П-посылка...
А-а-а, да, посылка! - обрадовался мужик. Вид у него был радушный. - Да, вот тебе твоя посылка, ничем не заражено! Держи ее обратно.
Мирон принял посылку дрожащими руками.
Ты ее куда вез? - спросил мужик. Он улыбался весело, как на свадьбе. - Шейка-Лейка? Это же соседние ворота! Давай, у тебя три рабочих часа осталось.
Не-е-ее... - промямлил Мирон и, вроде как, даже помотал головой. После жутких встреч с суперменами и страшными существами не помогал даже кодекс путешественника, пусть даже это было и временно. - Я не...
Ну, хорошо... - раздраженно вздохнул мужик. - Давай сюда, сам довезу! - и выдернул из рук Мирона посылку. - Иди отсюда уже! - В это время в чемоданчике что-то запищало. Мирон отстраненно следил, как мужик путается в проводе, откладывает посылку, открывает чемоданчик, огорченно свистит и нюхает горелую изоляцию.
Ну что ты за человек! - напустился он на Мирона. - Вот куда ты полез не в то время, чтоб пришлось тебя прикрывать! Это же была моя последняя такая установка, последняя! А теперь в ней что-то перегорело, понимаешь... Черт-те что, Таня, ну приехала бы ты скорее, ну, откуда я это все возьму...
И он склонился над чемоданчиком, продолжая громко сетовать на глупость идиотов с дредами, которые лезут, куда не следует.
Мирон опасливо посмотрел на него, повернулся в сторону бульвара Дежнева и дал такого деру, что отдышался только десять километров спустя.
третий кусок текста
АЯ
На соседнем вокзале оказалось не в пример проще.
Отвязавшись от дурацкого бродяги, Ая рассмотрела, куда она попала, и удивилась, что шагнула так близко. Может быть, с этим повезет, потому что ночевать сегодня было негде. Звук был осязаем и почти физически видим — это вместо попсы из кафе в стене бил, как родник, какой-то рок. Люди тут, как муравьи, передвигались проверенной схеме — кассы, кафе, туалет, зал ожидания — и их было несколько больше. Ая почувствовала себя в системе и совершила несколько рейсов — поглядеть на витрину в маленьком магазине, выйти, зайти в туалет, сесть в зале ожидания, повторить эту процедуру два раза.
Все это кончилось в два счета, когда опять запахло тем самым, жутким запахом, который всегда напоминал ей о прошлом — сладковатый, резкий, похожий на медовые духи. Ая вскочила, понимая, что ночевать сегодня ей придется где-то еще. Проход к кассам пригородных поездов, спрятанный в конце вокзала, нашелся быстро, и турникеты она миновала беспрепятственно — одну створку заклинило, а другая была залеплена скотчем.
Пришла электричка на Тверь, и народ двинулся туда, цепляя ночную пассажирку локтями, углами чемоданов и значками, сидевшими на рюкзаках. Она стояла посреди потока, завороженно наблюдая за тем, как человеческая река втягивается в раздвижные щели вагонов. Когда до отправления оставалась одна минута, Ая вошла в дверь, подтянув за собой рюкзачок. Ее волновала точность, а не человеческая паника.
Грациозно пройдя по вагону с гордо поднятой головой, она не спеша выбрала сиденье, описала рюкзачком изящную дугу, достала оттуда еще нечитанную толстую потрепанную книжку — свою первую - и погрузилась в чтение.
- Прынцесса - проворчала какая-то дама.
Возможно, спать там, где захочется, было одним из любимых развлечений Аи. Она могла бы прицелиться и попасть в темное кафе за поворотом трассы, где после десяти выключали свет. Она могла бы занять любой чердак наравне с голубями, главное, чтобы не было никаких признаков этих - опасных. Но не было ничего лучше, чем засыпать под стук колес, и ничего лучше, чем просыпаться потом на темном пустом вокзале, а потом брать разбег и уходить куда-нибудь, где светло и тепло.
Она не любила спать на крышах, хотя и умела.
Прошлой зимой ей было подвернулась мысль о том, что могли бы пригодиться любые пустующие дома, но дело пошло как-то не по тем рельсам, и пришлось жить в подходящем подвале. Пустующие дома не очень любили Аю.
В ожидании давки электричка постепенно наполнялась, как наполняется чан виноградаря. Рядом с ней оставалось постоянное пустое место, словно Ая была белым пятном, а то и тем слепым пятном на краю поля зрения, о котором хорошо знает каждый снайпер. - Каждый снайпер желает знать, где сидит Коза - подумала она и тихо засмеялась. Книжка мифов была какая-то странная, про незнакомых ей существ, а под конец были вставлены авторские исправления, подписанные незнакомой фамилией "Голосовкер".
Каждую страницу нужно было перелистывать медленно.
Ишь ты, умные книжки читает — пробубнили над правым ухом. Ая вопросительно посмотрела через плечо. Над ухом обнаружился небритый гражданин, от которого не очень несло пивом, но здорово воняло потом.
Потом, подумала она и углубилась обратно. Но книжку из рук кто-то потянул.
Тебе бы школу заканчивать, а ты в электричке едешь! И билета нет, я видел, как ты в турникет лезла! Ты что тут делаешь поздней ночью, такая красивая, а? - он повертел головой, как будто разглядывая ее. - Ну не шалава? Шалава, а?
Ая встревоженно заозиралась, куда бы шагнуть. Но с работы ехала масса народу, места было мало, и ближайшим свободным проходом был тамбур. Черт бы с ней, с общей паникой, уйти можно всегда, но, если он отберет книжку, ей несколько часов будет нечего читать перед сном. Надо как-то сохранить книжку...
Она потянула ее обратно. Переплет затрещал.
Вот на хрена ты едешь? - упорствовал небритый гражданин. Ае чудилось в нем что-то насекомое. - Все нормальные люди спят уже, а она тут едет, читает, вяжет... Нормальные люди поработали и спят! А ты где работаешь? Ты еще скажи, каким местом ты, …, работаешь! - и опять добавил несколько неизвестных ей слов. - С кем спишь-то?
А ну отстал, быстро! - раздался голос сзади. Человек в растянутом свитере поднялся с места и взял гражданина за плечо. Гражданин размахнулся и врезал. Человек упал. Отодвигаться было некуда, но пол-вагона шарахнулось, хватая вещи.
Это что это такое? Да что ж такое-то!.. - раздался вопль, похожий на голос учительницы младших классов. Его поддержало несколько других женских голосов. Опять какая-то бомжиха, подумала Ая. Но это была не бомжиха, а очень приличного вида женщина, которая заранее забилась в угол у окна и теперь пыталась одновременно орать и выходить. - Ну прекратите же! - добавила бабка с тележкой на колесиках, выставленной в проход. Остальные тоже не отставали: - А что происходит! - Девушка, вы хоть слово скажите, это же ваш знакомый! - Милиция!.. Полиция!..
Ну вот, сейчас мы подеремся, остальные будут охать и ужасаться, потом я его вывалю в дверь, а книжка так и пропадет... А потом я только открою рот, и...
Девушка у двери нажала кнопку «Милиция» на желтом щитке. Нет, поняла Ая, не пройдет, в поздних поездах нет ни одного наряда.
Из-звините — сказал какой-то парень в фенечках с задней скамейки, где ехали с гитарами и чем-то длинным в чехлах, похожим на лыжи. Он оторвался от книжки, огляделся, перешагнул через человека в свитере и крепко, со смаком заехал гражданину в челюсть.
Ну что ж вы творите-то? - заорали уже на него.
Защищаю честь этой девушки — невозмутимо ответил парень. Он чем-то смахивал на ее Братьев, оставленных в том месте, где превращали в одушевленные создания пластик и стекло, и Ая вскочила. Девушка на заднем сиденье быстро зачехляла гитару, и остальные трое уже поднимались с мест, хватая пожитки, все такие же быстрые, как Братья. - Что, не слышали, что ли? Возьмите, пожалуйста, сейчас будет какая-то ерунда.
Ишь, ты, честь! Слово-то какое! - встрепенулась бабуся с тележкой. - Ты ее ...л, что ли?
Кто-то заржал.
Парень казался смущенным, но все равно не уступал. - Чего?.. Это нормально, люди, вы что? Это же естественная реакция...
Гиллан, они цивилы! - заорала девушка с гитарой. - У них вообще все неестественное! Сваливай, а то тебя сейчас менты заберут!
Какие менты, в электричке сейчас нет ментов — пытался возражать Гиллан. - Самим приходится что-то делать.
На хрена ты бьешь людей? - рванулся с места прилично одетый мужик. - Тебе кто-то право дал, да?
Да, споры надо решать словами! - начали увещевать женщины.
Вот вы бы и решили! - отбивался покрасневший и вспотевший Гиллан. - Лучше бы на себя посмотрели! Он ее уже за руки хватает, а они стоят и смотрят!
Гил, менты!
Я так просто не уйду!
Тут электричка подкатила к станции, и двери открылись. Половина спорщиков вышла, парня утянули за рукава спутники и девушка с гитарой, а за ними побежал распаленный прилично одетый дядька и большинство женщин. Из окна было видно, как толпа окружает четверых, а дядька яростно вопит. Четверо не сдавались. На полу вагона остались ощупывающий челюсть небритый гражданин, прикрывающий живот человек в свитере и упавшая книжка. Ая подобрала книжку и проверила целостность. Братья... Значит, у него есть братья? Неужели тут есть... А как...
Может быть, она не зря шагнула так близко? Наверное, надо выйти? Но выйти было страшно, и она съежилась на скамейке, и поезд отъехал от станции.
По проходу уже пробирался толстый мужик в форме.
Кто виноват?
Никто — ехидно сказал человек в растянутом свитере, поднимаясь. - Никто, Полифем.
Тогда кто тут вызывал полицию? - раздраженно спросил мужик в форме.
Ая подняла подбородок и приняла вызывающе оскорбленный вид. Остальные стушевались. Иногда совсем не нужно ничего говорить.
Братья...
Пьяный невнятно подал голос.
- Пройдемте - сказал мужик в форме, взял пьяного за плечо и потащил по ходу движения.
Электричка постепенно опустела. Ая положила книжку в рюкзачок, свернулась клубочком на пластмассовой скамейке и задремала.
Ни одна собака ее не побеспокоила.
КУРЬЕРИТ ВСЯ МОСКВА
В некоторых случаях он был незаменим.
Что бы ему ни приходилось делать, с кем бы ему ни пришлось бодаться - с третьей-номерной с краю сердитой сержантихой, любившей красить ногти в ужасный бордовый цвет, с толстым дачником-подполковником или с простыми матерящимися через слово работниками ДПС - настроение Мирона ни на секунду не падало. Менты его не пугали. Его не пугали даже бродящие по Красной площади ростовые куклы, изображающие медведа с криком «превед!». Мирон улыбался всем и нес в мир концентрированное добро. Лето шло своим чередом, играла музыка, и он во всей своей наивности казался воплощением этого лета — особенно, когда заказчицы или «девочки» из фирмы, занимавшейся вышивкой, передавали ему привет через Володю.
О Володе такого сказать было нельзя — дома его ждали больная жена, скучающий по папе сын и недошитый театральный костюм. Порой ему тоже хотелось бросить все к чертям и уехать в Индию, но Индия была далеко, хоть и ближе, чем Южная Америка. Оставалось надеяться на ближайшую игру или спектакль.
Но нельзя было не заметить, что Мирон за эти месяцы здорово поднял благосостояние фирмы: он так расхваливал любые дурацкие мочалки, что все мелкие подчиненные крупных серых чинов — чем старше по званию, тем толще - начинали хотеть себе такие же.
Иногда Володя с тоской вспоминал, как Кирилл рассказывал ему легенду об основании Лубянки.
Я Диму знаю давно, он всегда без мыла в ухо лез — говорил Кирилл, сидя в «Ростиксе» и прихлебывая пиво с каким-то противным наполнителем, пока вокруг галдели студенты мединститута. - А тут он вообще ходил и светился, как лампочка. И улыбался раза в три шире обычного.
Ну, ну... - подбадривал Володя. - И что дальше?
Ну, что... Собирает нас втроем еще с одним парнем, он потом ушел, и говорит — я тут снял помещение, серьезные люди... Показывает нам один адрес, а это же гребеня... Помещение горного, что ли, вуза какого-то, ну ладно, фиг ли деньги тратить... И тут входит какой-то тип в черном пальто.
И Володя видел наяву, как все шире становится клоунская улыбка двухметрового основателя Димы, как бледнеет Кирилл и тот, второй, и как незнакомец, улыбаясь, рассказывает им о том, о чем рассказывают только в страшных сказках, и советует им подписать два контракта — только два, от третьей подписи тот, в пальто, отказался.
Димочка берет ручку, перьевую такую, как у Горация его «Паркер», и подписывает — говорит Кирилл. - И улыбается. Мы за... и тоже за эти ручки взялись, только я когда взялся, я уже вообще за себя отвечать не мог — руки тряслись так, что Дима мне ручку держал. А дальше меня чудо спасло.
Какое такое чудо? - удивился Володя. Он точно знал о существовании чудес, но на его памяти за хорошими людьми неназываемые не приходили.
У меня был на руке циркониевый браслет, вот этот — серьезно сказал Кирилл и покрутил рукой. - А на груди — крестик из титана. Такие в моду как раз вошли, я их оба до сих пор ношу. Я ж не знаю, что из них меня спасло.
Ага, ага.. - поддакнул Володя, внимательно глядя в глаза собеседнику, чтобы тот не сбежал на самом интересном месте. - Блага цивилизации... Так он свалил?
Он рассыпался... - сказал Кирилл, бледнея, как будто снова переживал этот ужасный момент. - И два контракта оставил на столе. Один подписанный, но без печати, а второй — пустой, но с моей подписью. Вписывай, что хочешь. А наш приятель, который отказывался, ушел целый, но после этого случая вообще больше не появлялся.
А его ничем не задело? - спросил Володя.
Он был атеист — печально ответил Кирилл и глотнул пива. - Махровый такой. А Димочки я боюсь. И увольняться ты меня не проси...
Володя Димочку не боялся. Он вообще мало чего боялся. Но каждый раз, когда ему самому приходилось ездить по заказам, он недобрым словом вспоминал Димочку и его недоподписанный контракт, не отданный заказчику. Не зря Волк ворчал, что нормальных курьеров в этой конторе отродясь не было.
Впрочем, их и так было не найти.
Безумные люди в Москве делятся на две категории — те, которые пытаются отчаянно зарабатывать, и те, которых спасают друзья. Володя помнил тот день, когда с разницей в несколько часов на работу пытались наняться незрячая курьерша, неговорящая курьерша (она отлично общалась по смс, но ее нельзя было посылать туда, где на проходной висели наводящие страх телефоны), четырнадцатилетний мальчик и умственно отсталый сын старого друга.
Серые братья-заказчики всегда гнездовались в каких-то далеких от приличного транспорта местах. Его преследовали ненаходимые склады, невозможные адреса, и уже в кошмарных снах ему снились разнообразные профессии людей, работающих курьерами от недостатка денег и невозможности найти хоть какую-нибудь другую работу. Иногда заказов вообще не было. «Лубянка» была все больше похожа не на спасательный, а на замкнутый круг.
«Ой, пропадет Мирон»... - думал Володя. «Я-то еще ничего, а Мирон-то»...
Но Мирон, наоборот, бегал все быстрее и быстрее, и в те три полных дня, когда он приходил на работу, ему попадались восхитительные места заказов — то роддом имени Грауэрмана, то старая фабрика, то заброшенная больница, где заказ приняла маленькая девочка лет шести с угрюмым и серьезным взглядом, которая писала без ошибок — по крайней мере, он так восхищенно об этом рассказывал — и даже посольство далекой страны Чили, в котором его приняла восхитительная чилийка. Поэтому Володя, устав от попыток развезти еще хоть немного кружек и часов в дополнение к зарплате, просто осел на собственном рабочем месте, навалился на телефон и распределил всех сирых ментов, далеких от центра охранников и гнусных прокуроров между быстрым Мироном и сонной мухой Ромочкой, а Волку, который пришел наниматься снова, просто отдал все почтовые дела — до почты было близко, там не запутаешься.
Дела пошли быстрее.
От метро до нужной улицы было как-то до фига.
«На Семеновской» - это сильно сказано - думал Мирон, перепрыгивая через черные лужи в свете желтых мигающих фонарей. Пока он добирался до нужного места, дождь успел начаться и кончиться. «Почему они так называются, если до Семеновской километра три?»
Начавшись от перекрестка со Щербаковской, нужная улица все не кончалась и не кончалась, пока не привела к неосвещенному перекрестку, за которым высился жестяной забор с проходной. В рюкзаке лежали два подстаканника, графин и одна сувенирная водочная бутылка в виде бомбы, вытянутой формы.
У проходной «На Семеновской» лежали толстые собаки. Одна из них, добродушного овчарко-сарделечного облика, махнула ему хвостом. Мирон решил, что собаки тут ничего так, и, переступив через другую — маленькую и белую — зашел в проходную.
Там никого не было. Ладно, так даже проще, подумал он и потопал в недра завода.
Через полчаса, сильно жалея о том, что не дождался охранника, с помощью единственного встреченного рабочего он нашел нужного человека в заросшем дворике напротив неработающего фонтана в виде черной металлической рыбы, плавающей в черной металлической чаше. Неслыханная роскошь для завода, на котором делают не пойми что. Человек был в костюме, с папкой, и пил пиво с каким-то пожилым пузатым дядькой, одетым в изношенную джинсовую рубаху и штаны, видавшие не один ремонт.
Товарищ директор? - обратился к нему Мирон. - Вам посылочка пришла.
Вот, теперь вы еще и товарищ — съехидничал дядя. Директор удивился:
А это разве не к тебе? - он внимательно посмотрел на Мирона, как будто в том было что-то опасное. - Откуда посылка-то?
Магазин интернет-товаров «Лубянка».
А, тапочки по почте... Давай сюда.
Мирон выгрузил из рюкзака огромный бесполезный керамический графин в форме снаряда, понагибался в разные стороны, чтобы не болела спина, и достал товарный чек и лист. Директор расписался и достал деньги.
А сдачи нету... - огорченно сказал Мирон. - Только бомба.
Как это нету? У вас, героев, всегда есть сдача. Так на сайте и написано.
Я за него — вступился дядька. - Ты у меня еще, хе-хе, не все последнее забрал. - И достал из кармана два полтинника. Мирон обрадовался, так как даже до ближайшего магазина было почти как до Семеновской, и отдал ему сто рублей.
Пошли обратно — распорядился дядька, вставая. Директор тоже поднялся.
Так чтобы в следующий раз было шестьдесят... Вас там много, скинетесь.
А не скинемся, попросим у Абрамовича — безразлично откликнулся дядька, и Мирону, как опытному участнику известных некоммерческих проектов, стало ясно, что речь идет об аренде. Которую можно и не потянуть. Интересно, что тут можно снимать за шестьдесят тысяч рублей?
Так как подозрительный бородатый съемщик двинулся в сторону ворот, Мирон по инерции пошел за ним. Видя это, дядька обернулся, протянул руку, подмигнул и представился. - Грузовой корабль «Прогресс».
Мирон — сказал Мирон. - Бомбу не отдам, она заказная.
Очень приятно. Грузовой.
Очень приятно, Мирон.
Очень, очень приятно.
Они прошли по дороге между зданиями и свернули в какой-то закоулок. Грузовой открыл большую железную дверь и исчез. Мирон секунду постоял, прикинул, что обратно может и не выбраться, потом тоже вошел, открыл вторую дверь, деревянную — и понял, что магии тут в этот раз нет никакой, а есть только огромное подземное помещение с голыми бетонными стенами и железной шахтой подъемника впереди. Перейдя тамбур,он ступил на рифленую лестничную площадку и огляделся. Вниз вели узкие ступеньки, и внизу находилось что-то, совершенно непохожее на склад.
А что это вы тут делаете? - спросил он, чувствуя себя героем дурацкого кино.
Клуб делаем. - Пузатый Грузовой спустился по железной лестнице вниз, в необъятные бетонные просторы. Эхо от шагов гулко отдавалось в пустоте. На краю каждой ступеньки лестницы догорала маленькая свеча-таблетка. У стены стояли огромные кубы пенопласта. Впереди была навалена куча досок.
А это что? - растерянно спросил Мирон, спустившись вниз и ощупывая пенопласт.
Это, ммм, наша будущая звукоизоляция, - деловито сказал хозяин, обходя доски и берясь за болгарку. Мирон заметил, что Грузовой не только седой и очень длинноволосый, но и местами рыжий там, где не седой. На линялых джинсовых штанах у него была огромная дыра. - А это - наша будущая сцена.
Мирон прошел дальше.
На уже построенном куске помоста, который должен был стать сценой, слева, стояли инструменты: виолончель, электрогитара и диковинная стойка с клавишами, напоминавшая зиккурат. Мирон, чувствуя себя как в горах, встал посередине и задрал голову.
Голые бетонные стены уходили в бесконечность. Вверху прятались железные рельсы, по которым должен был, вроде бы, ездить громадный погрузочный крюк, в углу стоял подъемник, а все целиком намекало на грандиозные планы.
- Ох-ре-неть... - прошептал он. - эть... эть... эть... - откликнулось эхо.
В центре недостроенной сцены стоял невиданной красоты агрегат, похожий на огромнейшую барабанную установку. Мирон ощутил зуд в руках и даже примерился.
Это барабанный орган — бросил хозяин. Мирон присмотрелся повнимательнее, но сосчитать все детали так и не смог.
А кто тут играет?
Ну, во-первых, мы. Мы — это «Грузовой корабль «Прогресс». Потом еще Оксо, Небослов, Ольга Шотландия, космисты и панки всякие разные... - Он не глядя перечислил столько известных в узких и широких кругах людей, что Мирон моментально ощутил к нему уважение. Правда, он еще никогда не слышал ни про какую группу «Прогресс», но слышал слово «прог-рок».
В ответ он начал рассказывать про Индию и сейшена, и как там было круто.
А ты на чем играешь?
На дарбукке.
Хорошо? - Мирон посмотрел еще раз на барабанный орган, ужаснулся и сказал: ну, не настолько круто...
Хочешь - приходи в понедельник позаниматься. Мы раньше снимали репбазу рядом, через два подъезда, а теперь все переедем сюда. Не стоит сразу две базы снимать на одном заводе. Потом еще Иво с басом придет, можете познакомиться. Кстати, ты работать руками умеешь или как?
Я могу нормально забивать гвозди — сказал Мирон, умевший почти все, исключая прочистку канализационных труб и воспитание детей.
Ну, тогда приходи, ммм. Будем забивать гвозди...
Грузовой запустил болгарку, и под сводами разнесся ужасающий звон.
- Ладно, мне пора.
Мирон закинул рюкзак за спину и пошел. В такт его шагам, превращая город и мир в клип, а все уличные звуки — в саундтрек, у метро его догнала простая музыка с простыми словами: «Я в этом фильме главный актер — я сценарист в нем, я режиссер»...
Мирон заулыбался и почувствовал себя героем, по привычке проходя в метро бесплатно за спиной какого-то толстого офисного заседалы.
«Враг мой, бойся меня... Друг мой, не отрекайся от меня... Нелюбимая, прости меня»...
РАБОТНИКИ
Сначала была Мирей со своей Южной Америкой, прожужжавшая всем уши тем, как она туда поедет и что там будет делать. Она брала восемь заказов в день, которые обычно переносила на завтра, послезавтра и послепослезавтра. Клиенты рычали. Володя терпел, стиснув зубы, только потому, что Мирей была его старой подругой, а денег ей действительно нужно было заработать, и вовсе даже не на Южную Америку, а на двоих детей, оставшихся от Горация, с которым она разошлась. Гораций терпел, терпел безденежье, но в какой-то момент опять не нашел себе работы, и они с новой женой тоже попросились в курьеры к Володе. Володя схватился за голову, но шеф требовал работать быстрее, так что Володя выдал каждому проездной, коробки и начал посылать их по разным адресам — кого на почту, кого в Подмосковье - молясь, чтобы они не пересекались никогда. Этого до сих пор не случилось только потому, что Мирей заявлялась в контору ни свет ни заря, новая жена Горация — несколько позже, а Гораций — в час дня и ворча, что спать не дают, он сова, почта далеко, денег мало, а клиенты адовые.
Раздолбанная клавиатура под его пальцами издавала жуткий треск. Клиенты ждали.
Угум... Угум.. - отвечал Володя.
Вскоре Мирей наконец-то свалила в свою Южную Америку, оставив детей на три недели на верную подругу, и Володя вздохнул свободно, но тут появился Роман. Роман был окультуренным гопником, брился раз в месяц, пришел по объявлению и совершенно не понимал ни Горация, ни Володю. Они не ссорились, но постоянно отжимали заказы друг у друга, и, если бы не вторая Горациева жена, каждый раз приходившая в контору вовремя, давно случилась бы драка.
После неофициального, но любимого серыми братьями Валентина и лихорадки Восьмого марта заказов становилось меньше, и зарплата у всех уменьшалась. Роман, вернувшаяся голодная Мирей и Володя приходили в девять утра, пили кофе и через час уже шли домой. Пока позволял проездной, это еще было возможно, но вскоре Роман куда-то делся — наверное, нашел новую работу — а у Мирей был такой умоляющий взгляд, что Володя просто выделил ей пару тысяч до появления работы и зарплаты.
В комнате с вентилятором было душно и страшно. Клиенты требовали хрустальных игрушечных пограничников и вышитых войлочных тапочек с символикой МВД. По ночам Володе снилась клоунская рожа главного.
Началась страда всенародных праздников. На девятое мая знакомый по прозванью Перепел, нанимавшийся в контору внезапно, потому что застрял без работы на два месяца, закрутив с подругой Мирей, исчез, слив половину заказов и куда-то дев деньги, выданные ему на проездной. Перепел был вообще какой-то стремный, так что Володя заподозрил, что деньги тот просто пропил. Но после уборки все выданные ему деньги обнаружились на полке вместе с целым неиспользованным проездным. Как это могло случиться, не понял никто. Еще никто не понял, куда делся Перепел — его не было ни в Питере, ни в Ростове, ни даже в норвежском городе Висбю.
Потом хрен знает откуда в дверях конторы появился Мирон. Откуда он взялся, Володя предпочел не выяснять, потому что взяли его, пока Володя болел, а если сказать Кирочке, что знать не знаешь такого растамана, человек работу потеряет, и все дела. Мирон, конечно, бегал по адресам редкостно быстро, его любили женщины суровых профессий, но он был рассеянным, хуже Мирей. Мирей просто ссыпала все деньги в ящик, иногда забывая взять зарплату, и никогда не записывала, что откуда взялось, отчего Володя был готов биться в стену головой, но это было недостойно настоящего потомка римлян. Мирон все скрупулезно записывал на листочек — кто, сколько, как и где дал ему денег — но постоянно этот листочек куда-то девал. Еще он забывал, сколько взял. Володя задолбался с ним еще похуже, чем с Мирей — она регулярно теряла товарные чеки и квитанции, видать, достигала необходимого уровня нирваны, необходимого для жизни в Южной Америке. Хуже был только Роман, который постоянно клянчил в долг и в силу привычки к питию успевал всего два заказа в день.
Скоро грянуло неизбежное - на лестнице института встретились Мирей, Гораций и его новая жена. Жена попыталась сделать вид, что пришла сюда по ошибке, но, так Мирей ее знала в качестве еще одной сотрудницы, дело не выгорело. В ответ Гораций попробовал сделать вид, что ни одна жена не его. Грянул такой скандал, что пришлось уволить всех троих одновременно.
С малознакомыми людьми было еще хуже. Кирочка нанимал их откуда-то и сдавал Володе. Прикарманенные деньги на проездные, курьер-на-день, мошенница, удравшая с пятью тысячами и неоплаченным товаром, и постоянные желающие наняться на работу знакомые знакомых его знакомых довели Володю до ручки почище самых привередливых клиентов. Самым страшным его кошмаром оказалась попытка нанять уборщицу — она сразу поскользнулась на лестнице и сломала руку. Роман проводил ее в больницу и исчез с концами на две недели, отключив телефон, после чего сообщил, что женат и заказов ему нужно больше обычного.
Володе урезали зарплату. Семья взвыла. Пришлось опять везде бегать самому.
Два месяца спустя Кирилл с главным неодобрительно нахмурили брови, и пришлось опять взять на работу Мирей, которая была очень рада и бесконечно трепалась о Южной Америке, а потом - и Горация, и его жену. Все немедленно помирились и даже иногда заседали в «Ростиксе». Наконец, кто-то из уволившихся в прошлом году прислал Володе парня семнадцати лет, которого Кирилл сразу не одобрил. Парень был очень приличный, ничего не крал и ни в чем не участвовал. Он просто был дико стеснителен и страшно боялся ментов. Роман его третировал, как образованный гопник — образованного отличника.
По словам Мирей, которая откуда-то была с ним знакома и иногда даже ездила с ним по заказам, чтобы не боялся, парня довела до такого состояния какая-то баба старше его лет на десять. Что именно эта баба сделала, он объяснять отказывался.
Ну, откуда ты знаешь, может, у него несчастная любовь. Может, у нее жизнь была тяжелая. Может, ее оса укусила - авторитетно говорил на это Гораций.
Оса? Какая оса? - удивлялся Мирон, который был не в курсе последних событий в городе.
Потом поймешь. Оса - это еще хуже, чем собака.
Мальчик прижился не сразу — всей конторой думали, оставлять это дитя или нет - но ни разу никуда не опоздал и ничего не перепутал. После того, как Володя вправил мальчику мозги (процесс вправления мозгов и совместный поиск в интернете подготовительных курсов, обещающих возможное поступление в «Щуку» или какое-никакое театральное училище отозвался ему трехдневной головной болью), он, хотя и дико стеснялся, наконец пошел поступать, хотя ему раньше и говорили постоянно, что в настоящий институт его не возьмут. По его словам выходило, что он виновен в каких-то ужасных грехах, кого-то бросил (может быть, ту самую бабу), каждым словом своим оскорбляет людей и представляет из себя чуть ли не семя Каиново.
Володя слушал это и хватался за голову заново.
ДОЛГОСТРОЙ
Тайное метро — печаль всех городских обитателей. Тайное метро начинается от середины перегона до станции Китай-Город, над которой стоят и стояли печальный памятник и безобразные, но полезные ларьки, играет музыка и начинается бульвар, а окружают ее полукругом трамвайные рельсы. Два раза в день — в шесть утра и в три часа дня — один из трамваев нажимает колесом на всплывшую тайную кнопку, и поезда тайного метро начинают свое движение. По крайней мере, так рассказал автору этих строк один двенадцатилетний мальчик с большим мячом, собиравший окурки на бульваре в то далекое время, когда дети были свободны.
Посередине, в плотном переплетении станций, выкроено маленькое местечко для тайного поезда, который из-за плотного графика движения может отправиться днем в тайный рейс только два раза. Ночью эта станция не дремлет: с нее черти строят рельсы на станцию Междугородная. Туда ездят все умные собаки, ночующие в поездах, остатки того племени, которое просило милостыню, виляя хвостами, во время оно на станции Новослободская. Но в девяностые годы это племя еще не родилось и не было выброшено на улицы, оставшись без обанкротившихся хозяев, а в двухтысячные на этой станции скапливалось немало избранных работников метростроя. Уходившие на дневной рейс возвращались ночью пешком по шпалам, чтобы встретить бригаду монтеров и доложить им, скоро ли будет построена станция, соединяющая все линии, ведущие от Москвы до Питера.
Так сказал мне безымянный мальчик, закурил кирпичного цвета окурок, ударил мячом о землю и ушел.
В те времена дети были свободны, и я не спрашивал его, откуда он.
четвертый кусок
АЯ
Она плыла через города, не касаясь земли — маленькая, непрочная, плохо одетая, белая, как снежинка, незаметная, как осколок лезвия, потерявшаяся сознательно, с полным знанием дела, как раз так, чтобы нечаянно не нашли.
Она должна была быть такой, какой представляют себя умные человеческие женщины — тихой, рассудительной, соразмерной, интеллектуальной. Но механизм, оживший в ней сам по себе, не выдерживал ни рассудительности, ни поставленных задач. Первая же нестандартная ситуация вызвала у нее такой шок, что сработал предохранитель.
Почти чистая механика, полностью современные ей материалы. Никаких компьютеров, никаких программ — все как в те времена, когда их строили, их и огромные машины. Ая была в родстве с грейдерами, сдвигающими породу, с тогдашними чудесами техники - громадными карьерными самосвалами, у которых колесо в человеческий рост, бурами и нефтяными вышками, пьющими черную кровь, с дробильщиками горной породы и великолепными ракетами, для запуска которых нужен был всего десяток команд и слаженная работа целого пускового центра. Ее самое создал инженер, под рукавами которого был неприкрытый ничем пластик цвета слоновой кости. Когда ему нечем будет заменить его руки, он умрет, потому что не сможет творить. Хотя она не представляла, как он может затеряться в мире так, чтобы ему было потом нечем заменить руки.
Сейчас она находилась в полузамкнутом пространстве сквера, начинавшегося от памятника и длинной линией продолжавшегося на восток.
Над головой ее плыло синее небо.
Ая знала, кто живет в замызганном постаменте памятника — кукла, кивающая головой, которая, выходя, увеличивается в размерах и притворяется мужчиной средних лет, вечно продающим билеты непонятно куда. Как правило, половины этих спектаклей, концертов и событий не существует. Проходя мимо, она кивнула головой — ночью собрат будет опять пытаться отмыть постамент и начистить макушку гению русской литературы, рыдая горькими слезами над тем, что творят беззаботные люди. Говорить с ним было незачем — он знал только пару десятков служебных слов.
Позади оставалась толпа странных людей, бросающих друг на друга двусмысленные взгляды — на этот раз вокруг были преимущественно женщины, а прошлый раз, должно быть, просто пьяные — и по обеим сторонам поплыли сидящие на скамейках парочки, хулиганье с бутылками пива, женщины с собаками, мужчины с друзьями, компании с гитарами, парни с девушками, мамы с детьми и колясками... Настоящие разнообразны, подумала Ая, удивляясь. Под каблуком ее туфли хрустнул окурок, перед глазами качнулся воздушный шар.
Она хотела бы и остановиться, но ритм уже захватил ее, и она неспешно поплыла дальше — цок-цок — совершенно не понимая, что теперь делать и закончится ли это.
Ритм захватывал ее — ритм высаженных через равные промежутки деревьев, хрустящего под подошвами гравия, шахматного движения прохожих. Высоко в небе плыли белые облака. Все казалось подчиненным какому-то строгому порядку, похожему на тот порядок нитей, который заставляет их лечь в узор гобелена. Ая могла проследить маршрут каждого прохожего, проложенный так, чтобы не соприкоснуться с другими, идущими параллельно. Даже дети бежали и катились на самокатах так, что не задевали друг друга.
Заметив это, Ая успокоилась и позволила своей программе вести ее дальше — под тенистые кроны, через узкое место, через выставленный на стендах лабиринт фотографий. Солнце то появлялось, то исчезало, и она залюбовалась этим, понимая, что в расположении всего и сразу на этом бульваре есть какая-то мудрая предосторожность, позволяющая таким, как она, успокоиться.
И это было так.
Пока Ая шла, не меняя скорости, она могла думать так же равномерно, как шла — спокойно, без всплесков страха или надежды, без ужаса, который не давал ей обрабатывать информацию.
Значит, два часа в фоновом режиме — пробормотала она вслух, хотя ей это было совершенно не нужно. - Два часа в фоновом режиме...
По-видимому, этот маршрут на нее хорошо действовал. Впервые за несколько месяцев ей не управляли всплески эмоций. Она медленно находила в себе признаки поломки — вот это от сильного страха... Это — от необходимости потратить много энергии на рывок от опасности... Это от толчка локтем в переполненном поезде метро...
Уже несколько месяцев накапливались ошибки, которые привели к печальному результату. Об этом следовало кому-то сообщить, но...
Я была повреждена — пришла к выводу Ая, наслаждаясь прояснившимся сознанием. - Я была повреждена и теперь нахожусь в совершенно незнакомом мне на первый взгляд месте, в почти незнакомом мне городе, без порта приписки, и последние две недели мои действия не поддаются прогнозированию.
Мимо пробежал ребенок, волоча за собой самокат. Ая замедлила движение, и говорить с собой стало проще.
Шестьдесят шагов в минуту. Некому сообщить...
Что-то требовало замедлиться — скорее всего, программа, отвечающая за безопасность.
Шестьдесят. Пятьдесят пять. Пятьдесят...
Сорок пять шагов в минуту... Сорок... Тридцать.
Эй, девушка! - крикнул ей какой-то пьяный, дружелюбно помахав рукой. - Куда торопитесь?..
Двадцать пять.
То, что заменяло ей сердце, наконец-то пошло медленнее.
В этом режиме мыслительный процесс тек еще более плавно. Похоже, непредсказуемость моего маршрута была выбрана спонтанно, подумала она. Непредсказуемость как факт — очень дорогое дело. Я помню свои передвижения. Но помнить, почему...
Почему?
Потому что никто не должен тебя поймать, вот почему — сердито сказала она сама себе через минуту. Рука сама затеребила лямки рюкзака, висевшего на плече. Ая сбросила его, сунула туда руку и нащупала потрепанную книгу.
Титаны тоже имели к этому какое-то отношение, но опосредованное. Возможно, страх?..
Если бы я знала, подумала она. Если бы я знала.
Я ношу с собой эту книгу, чтобы бояться. Нужно бояться. Иначе мне конец.
Страх должен подталкивать — пришло ей в голову. Страх должен будоражить. Это помогает быть непредсказуемой... Это действительно правильное слово... Настоящей. Имитировать движения тех, кого предсказать нельзя. И тогда ее не достанут.
Что-то подсказывало ей, что до окончания спокойной зоны оставалось несколько минут.
Надо думать — решила она. Нет, даже не думать... Делать.
Время пошло медленнее. Она в первый раз после долгого перерыва обшарила себя, как настоящие обшаривают карманы. Настоящие очень часто забывают, где у них что спрятано. В одежде у тех, настоящих, есть столько разных таинственных тайников...
В ее теле было несколько новых, ранее не установленных органов. Новые суставы рук. Новая кирасная защита грудной клетки, целиком сделанная из новомодного кевлара, а не из рассыпающегося пластика. Нервы в левой руке. И, наконец - серебряная пластинка, запирающая затылок.
Она не помнила, как.
Когда до окончания безопасной зоны оставалось около минуты, она вспомнила, зачем.
Я была повреждена — проговорила она про себя, чтобы записать информацию вслух. - Я была повреждена и, наверное, еще буду повреждена. Но я с этим разберусь. Я знаю, как. Мне нужно знать, кто... Знать, кто...
Знание закрепилось.
Теперь она могла продлевать этот эффект бесконечно — любой более-менее структурированный рисунок или выложенная плиткой улица становились для нее безопасны. Она вздохнула, испугавшись этого — зачем ей еще один вздох? - и проверила метод.
Все они были способны испытывать страх или радость.
Но не все это. Не все это.
Двадцать пять... Тридцать пять... Опять двадцать пять... Нет, это выражение. Двадцать.
Так будет точнее.
Какая-то собака опять облаяла ее, и она пробежала несколько шагов, испугавшись и толкнув нескольких человек — неужели опять эти?.. Неужели собаки — их проводники?.. Но нет, обычная болонка с накрученной челкой и бантиком... Или как их зовут?.. Эти... С бантиками...
Собачий лай. Страх смерти. Радость. Тревога. Два часа в фоновом режиме, два часа...
Она пересчитала новые умения. Страх. Первым был страх. Счастье. Вторым было счастье. Данные о счастье были необычными. Она перебрала имеющуюся информацию и отложила в сторону. Что еще?
На свет, проливающийся между липами. Медленно. Двадцать шагов в минуту. Двадцать. Для баланса, пожалуй, можно отклоняться в разные стороны...
Тетя, ты чего танцуешь? - закричал ей мальчик. - Тетя, давай потанцуй!
Стыд. Удивление.
Стыд был одной из важных вещей. Данные?..
Тревога. Красная лампочка на фабрике. Фабрика... человек — это фабрика эмоций. Я не фабрика, я... Кто я теперь? Теперь нужно знать, когда включается индикатор тревоги.
Об этом думать не буду. Радость?
Может быть, радость. Радость была простой эмоцией, которую вызвать легко. Но она не припомнила ни одного момента, когда ей удавалось сбежать от них с помощью радости. Значит, это страх — вещь спасительная.
Оставалось понять главное. Откуда у нее это спасительное умение — испытывать страх?
Когда люди начали двигаться в такт невидимой, еще не расцвеченной блеском музыке, она восприняла это как естественное поведение людей. Нет, подумала она полусекундой позже, нет. Это не... Ах, нет. (В другой книге говорили «ах, нет» , и после этого всегда происходило что-то интересное).
Длинная трель саксофона проплыла на свет.
Для нее это было так же видимо и осязаемо, как дыхание.
Ее шаги ускорились. Сорок пять... Кто-то толкнул ее. Лучше сбавить ход, пока не начал нарастать страх, ведь успокаиваться так удобно. Удобно? Есть ли такая эмоция, как «удобно»?
Сорок. Светло. Темно. Сорок три.
Впереди замелькали липы, заблестел пруд, и на берегу, на фоне Сатирикона, выросла фигура музыканта - музыканта странного, рыжего, как клоун, с намалеванным белым знаком на щеке. Он был очень худ, одет во все белое, и перед ним лежал футляр от саксофона.
Музыкант медленно поднял инструмент, поднес мундштук к губам и сделал первый выдох. Она видела, как рассыпались по траве блестящие сталью шары овеществленного звука.
Ая остановилась.
ПРО КОНТОРУ И ОСИНОЕ ГНЕЗДО
Мирон спал и спал. И еще бы спал, да не получилось.
Вписка спала мертвым сном, угорев после долгих разговоров, Перепел спал, потому что медитация перешла в сон, а Мирон просто спал. Он бы проспал на работу, если бы его не разбудил стук в дверь. Он медленно вылез из кокона, оторвался от подушки, медленно, перешагивая через спящих, подошел к двери и еще более медленно, чтобы не было так страшно, заглянул в глазок. Ничего не произошло, только некоторые в спальниках на полу повернулись с боку на бок, пробурчали нечто невнятно-ругательное и заснули.
- Откройте!
- Что такое? - хриплым голосом сказал Мирон.
- Это жильцы! Из 55-й - истерическим женским голосом сказали снаружи. - У меня важная информация, откройте.
- Какая важная информация? - вежливо спросил Мирон, пытаясь не допускать в свою речь никаких лишних неопределенных артиклей.
- Батареи не топят! - возмущенно ответили снаружи. - нам нужно еще пятнадцать жильцов для срочного совершения обряда!
- Какого обряда? - офигел Мирон.
- Вызова ремонтника из РЭУ!
Мирон в ужасе отпрянул от глазка, через который все равно ни черта не было видно. По лестнице медленно удалились шаркающие шаги.
Сзади хмыкнули. Там стоял только что проснувшийся Перепел.
- Ага-а... - уныло сказал он. - Опять у них обряд...
- Да блин! - возмутился Мирон. - Это у вас ролевики, что ли? Ролевики же вроде приличные люди, зачем будить соседей в семь утра?
- Это не ролевики - нахмурился Перепел. - Это эзотерички из 55-й. Когда стояки текут или батареи не топят, они всех собирают в подвал сантехника вызывать.
- А больше ни у кого не получается? - Мирон вполне понимал ситуацию и мог прикинуть, сколько времени добирается до аварии вызванный из РЭУ ремонтник.
- Больше ни у кого не получается. Они сначала звонили и скандалили, а им отвечали "перебьетесь, никто, кроме вас, не жалуется". Тогда они изучили основы по какой-то популярной книжке и начали так вызывать...
Мирон оторопело смотрел, как Перепел ищет носки и свежую тельняшку.
- А, это... Всем идти обязательно? - робко поинтересовался Мирон. - Или только ты? Может, тебя поддержать чем?
- Да пофигу - равнодушно отозвался Перепел. - Постоим в подвале, подержимся за руки, потом из пентаграммы вылезет трезвый и злой ремонтник, и надо будет ему зубы заговорить. А пока он все не починит, все равно не отпустим. Это только для владельцев квартир, для гостей магия не работает.
Перепел нашел еще один левый резиновый тапок, собрался и исчез за дверью, бормоча под нос "а для обычных человеков нет ничего страшнее ЖЭКов".
Мирон в ужасе огляделся, но никто не проснулся. Тогда он пошел и поставил чайник.
Он не знал, что с ним случится через два часа, когда он наконец соберется по заказам, доехав до платформы «Нижние Кожемяки», выйдя оттуда без билета, добравшись до конторы и получив люлей за опоздание. В голове у него весь день крутилась веселая песня, в которой повторялось - «эзотерички... Эзотерички... Уриборинда ба-ба-би»... - и мелькали жуткие морды, всплывавшие в памяти благодаря читанной в детстве газете СПИД-инфо. О. Джа. О. Аллилу-джа.
Прошел мимо кафе. Потом по переходу. Там сидел вчерашний нищий, грязный и черный, как головешка. Вот черт, ведь, если так посмотреть — лучший город Земли, лежат в витринах красивые вещи, играет веселая музыка. Кафе, опять же, на каждом шагу. А лишись ты здоровья и денег — если ты обычный человек, и нет у тебя ни близкой родни, ни тусовки какой — то все, умирай на улице и гляди на все это голодными глазами. Столько вокруг еды, тепла, радости, а тебе и крошки не достанется.
Он остановился, поискал в кармане мелочь, но даже мелочи не было.
Ты чо толкаешься — бурчали тетки в метро, когда он влетел туда через полчаса. В здравом уме и твердой памяти он бы никогда не толкнул даму, о, что вы. Но сейчас он был в каком-то смысле совсем не привязан к этому миру, поэтому просто болтался во все стороны.
Чего бы такое сделать? - раздумывал он, отдавая в надежные секретарские руки очередной пакет с ерундой. - Не жить у них, что ли? Или на работе проводить времени побольше?
Он знал, что эзотерички бывают безобидные, а бывают такие, что лучше не попадаться — поймают и залечат насмерть от головной боли. Если эти обладают такой силой, что могут вызвать сантехника, это уже стремновато.
Вспомнилась история о том, как один неопытный чувак пришел в новенький ашрам к необычному бородатому гуру, искал у него просветления и неделю совершал непонятные обряды, пока до него неожиданно не дошло, что гуру — это старый институтский однокурсник, потерявшийся из виду много лет назад. Тогда и начало до него доходить, что обряды какие-то не индуистские, наказания больно суровые, а все девушки, которые направляются прямиком гуру в постель, выглядят как-то невесело. И решил он с этим однокурсником серьезно поговорить. Рассердился тогда гуру и, чисто по-свойски, взял — да и зарезал его... Ох ты, стоп, а если тот его взял и зарезал, то как же чувак тогда все это рассказывает?..
- Стоять - произнес внутренний голос. Мирон очухался и поднял голову. Перед ним были огромные ворота, за воротами — огромные бетонные столбы, а на столбах — какие-то решетчатые фермы. Вот, должно быть, и та фирма-ширма, продающая шланги для душа под маркой «Шейка-Лейка», которую надо сегодня найти во что бы то ни стало.
Он постучал в ворота. Потом одумался, поискал взглядом проходную — ее не было — и, ощущая себя полным идиотом, постучал еще раз.
Кто таааам? - неожиданно проскрипело в бетонной пустоте за воротами.
Курьер... - растерянно отозвался Мирон.
Ну, заходи, курьер... - огорошил его скрипучий голос. Вот так, с первого раза, пускают за здорово живешь? Он уже собирался показывать документы, но они лежали глубоко во внутреннем кармане.
Ворота начали с грохотом отъезжать в сторону. Мирон сбросил с плеча рюкзак, доставая посылку и накладную, и поинтересовался у сутулой человеческой фигуры, которая прорисовалась за воротами в тени: - «Шейка-Лейка»?
Ше-е-ейка — ответил скрипучий голос. - Ле-е-ейка, лейка! Заходите, молодой человек!
«Ну и слава богам» - подумал он, шествуя за сторожем с посылкой в руках и по-прежнему думая, что делать и где жить, если не у Перепела. «Хотя бы в этом идиотском состоянии можно делать какую-то работу»... На слове «состояние» он себя резко оборвал - это было любимое слово Волка, который регулярно находился «в таком состоянии» даже по поводу простуды. Кто руководствуется состоянием и настроением, тот не настоящий стопщик. Настоящий стопщик и путешественник будет бодр и внимателен... Та-а-ак. А это что у нас такое?
Как только он включил свою внимательность, он поднял глаза и увидел впереди копошащихся на стройке рабочих, убирающих и складывающих в огромные кипы какой-то драный картон, а сбоку на крыше сарая — тень стоящего там человека. Солнышко отлично светило, и Мирон, отгоняя мороки, решил сфокусироваться на чем-то более интересном, чем неожиданные проблемы. Рабочие-то хрен с ними, и мне им лучше не мешать. Ну, например, человек работает на крыше, чинит ее, наверное, что ли... А почему, кстати, он без страховки на крыше на третьем этаже? И вообще, как будто крупный планктон из офиса выплыл сюда в сачок господа бога: в рубашке, костюмных штанах и с чемоданчиком в руке...
Человек поймал его взгляд и неожиданно прижал к губам палец, а потом начал махать рукой по направлению к рабочим, как бы подавая Мирону железнодорожный сигнал «Стоп».
Мирон помахал ему рукой и улыбнулся.
Человек юркнул за ближайшую железную конструкцию, торчащую из крыши, высунулся оттуда и сделал страшные глаза. Мирон перестал на него пыриться — ну, не хочет, так не хочет, зачем такие сцены-то — и продолжил идти за сторожем. До рабочих оставалось метров пятьдесят, когда Мирона внезапно одолели беспричинные стремаки, и он остановился. Что-то шли они слишком долго...
Мне пора — неожиданно для самого себя сказал он. - Э, ребят! Кто может расписаться?
«А мы уже пришли, молодой человек - сказал сторож и обернулся.
От того, что Мирон увидел в его лице, его «мгновенно забила дрожь. «Это было невозможно описать, но Мирон вообще такого никогда не видел». «Как будто из глаз на лице, страшно искаженном, смотрел кто-то еще, и этого кого-то еще Мирону было безумно страшно».
А-а-а-а!.. - завопил изо всей мочи Мирон, отбросил в сторону посылку и отшатнулся от этого ужаса. Ноги почти не держали, и не упал он только потому, что его как ветром отбросило. И правильно , потому что к ним обернулась тогда вся толпа, и «со всем ужасом, на который он был способен, тогда Мирон понял — они все такие же»...
Спасайся! - раздался, разбивая ужас, голос сверху. - Брысь отсюда! Это же осы!!!
А-а-а-а! - шепотом просвистел Мирон садящимся голосом, попятился и, отойдя на десять метров от «ухмыляющихся чудовищ», дал драпака в сторону ворот.
Ужас был в том, что ноги действительно плохо держали. Скуля и задыхаясь от страха, он побежал вдоль старого склада, мимо пандуса, к которому приставали фуры — и точно знал, что за ним — только этот странный чувак, а дальше — если было у него это «дальше» - «были» «эти, из толпы, с оскаленными лицами»...
На бегу он обернулся — и увидел, как странный чувак прыгает с трехэтажной высоты вместе с чемоданчиком, преграждая путь взбесившейся толпе.
Стоять! - прогремел его голос, подобный голосу супермена. - У меня — оружие!
Аааауыыы... - нестройно откликнулись эти, из толпы. От этих ужасных звуков Мирон совершенно потерял возможность двигаться и осел на подогнувшихся ногах, хватаясь за соседний бетонный столб. И тут чувак, спрыгнувший с крыши, раскрыл свой чемоданчик — так спокойно, как будто никогда и ничего не боялся — и достал оттуда Оружие.
Вот уж точно, это было какое-то Оружие, да. Мирон отлично понял, что оно подействует, и оно Подействовало .
Само по себе это Оружие, применяемое чуваком, выглядело, как отличный научно-фантастический пистолет. Оно имело рукоятку, похожую на рукоятку пистолета, и заканчивалось раструбом, из которого вылетали вполне ощутимые, косившие чудовищ синие лучи. Или это были синие солнечные зайчики.
От Оружия к чемоданчику шел длинный провод, похожий на шнур от наушников. Чувак водил этим стволом направо и налево, останавливая налетевшие волны гадов, и в такт его движениям нарастал какой-то шум, терзавший бедные уши Мирона. Одно счастье, что хуже было именно этим гадам, ложившимся на землю штабелями.
Красота! - удовлетворенно сказал чувак, укладывая последних. Потом он, убрав стремное непонятное Оружие в чемоданчик, подошел к каждому близко лежащему, проверил пульс и, нахмурившись, достал Оружие снова и начал говорить по нему, как по телефону, гукая прямо в рукоятку для проверки слуха. Гады шевелились и стонали.
Алло... Танечка... Татьяна Валерьевна, ну извините, переволновался я... Да, я успел. Они все безнадежно больны, это по вашей части... Что? Извините. Какой вертолет? Грузовик давайте, это же промзона... Что? Нет, ни шерифа, ни шамана. Все сам, все сам... Что вы молчите? Вы же знаете, что до этого надо было еще додуматься.
Он повернулся к Мирону, сидящему на земле:
Ага, нет, не пострадавшие-то... Нет, он не пострадавший. Не успели. Да хто его знает, рыжий какой-то... Нет, Тане... Татьяна Валерьевна, вы уж поторопитесь-то.
«Супермен какой-то»... - подумал ошалелый и очень слабый после пережитого Мирон. «Совсем уже охренел, Танечка у него какая-то»... Но нужно было как-то компенсировать позор, так что он встал, цепляясь за столб, обратно на ноги и заплетающимся языком сказал:
Аааа... П-посылка...
А-а-а, да, посылка! - обрадовался мужик. Вид у него был радушный. - Да, вот тебе твоя посылка, ничем не заражено! Держи ее обратно.
Мирон принял посылку дрожащими руками.
Ты ее куда вез? - спросил мужик. Он улыбался весело, как на свадьбе. - Шейка-Лейка? Это же соседние ворота! Давай, у тебя три рабочих часа осталось.
Не-е-ее... - промямлил Мирон и, вроде как, даже помотал головой. После жутких встреч с суперменами и страшными существами не помогал даже кодекс путешественника, пусть даже это было и временно. - Я не...
Ну, хорошо... - раздраженно вздохнул мужик. - Давай сюда, сам довезу! - и выдернул из рук Мирона посылку. - Иди отсюда уже! - В это время в чемоданчике что-то запищало. Мирон отстраненно следил, как мужик путается в проводе, откладывает посылку, открывает чемоданчик, огорченно свистит и нюхает горелую изоляцию.
Ну что ты за человек! - напустился он на Мирона. - Вот куда ты полез не в то время, чтоб пришлось тебя прикрывать! Это же была моя последняя такая установка, последняя! А теперь в ней что-то перегорело, понимаешь... Черт-те что, Таня, ну приехала бы ты скорее, ну, откуда я это все возьму...
И он склонился над чемоданчиком, продолжая громко сетовать на глупость идиотов с дредами, которые лезут, куда не следует.
Мирон опасливо посмотрел на него, повернулся в сторону бульвара Дежнева и дал такого деру, что отдышался только десять километров спустя.
@темы: роман про Мирона
-
-
02.05.2017 в 10:02ты говори, говори
-
-
02.05.2017 в 16:47