Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
Слава электричкам!
Место действия: 2008 год
(примечание для читающих: это пока еще 2008)
первый кусок
Эпиграф:
В солому не обряжайте, пугал не делайте, кто останется жив.
Люди, не обижайте кукол - свои не хуже чужих.
Хотел играть, а не знаешь правил, за что же тебя ругать?
Не делайте тех, кто умеет править, и тех, кто умеет лгать.
Я ждал беды, но сегодня еще никто не спустил курка...
Кукла, кукла, кукла господня, тебя никто не убьет.
Пока...
Опять все ниточки перепутал, теперь придется стареть.
Танцуй, танцуй, ты, чортова кукла, пусть камни будут гореть.
Пусть выйдет, выйдет яд каракурта, тебя не стоило приучать.
Я знаю, знаю, как горят куклы, которых некому приручать.
Так что же мне делать, когда угодно кому-то их приласкать?
Кукла, кукла, кукла господня... Тебя никто не распнет.
Пока...
С какой попытки - у бога в глотке, в небесный шторм ледяных высот?
Бросай все нитки, выйди из лодки, пусть ветер, ветер тебя несет.
Нельзя убить, плеснут - не отравят, и вряд ли смотрят с небес,
Так спорь с любым, кто посмеет править твои слова о судьбе,
Надейся на истину в сердце спора, на точность, силу мазка...
Кукла,
Кукла господня!
2008
СЛАВА ЭЛЕКТРИЧКАМ!
Слава электричкам, прорезающим город насквозь!
Электрички, вообще-то, много круче метро.
Сев на электричку в Дубне, вы вполне можете проползти Дмитров и доехать до Голицыно, проехав Москву поперек, а пересев на Савеловском вокзале на соседнюю платформу, можно спокойно выйти в Щербинке, правда, надо подгадать по времени.
От платформы Марк до Беговой - полчаса. До Филей - чуть больше.
Платформа Тестовская, которую скоро наконец починят в этом году - вообще чудо света, потому что неизвестно, как важные лица, строившие Москву-Сити, пропустили такую клевую возможность внимать там дополнительную плату за вход и выход. Так, чего доброго, вовсе не избранный, а просто какой-нибудь нормальный человек сможет запросто попасть в Москва-Сити и посмотреть со стороны набережной, сколько времени!.. А то масляную надпись на большой синей стенке иногда плохо видно от Киевской.
Киевская - это спасение. До нее можно доехать от кучи дачных поселков на работу по утрам. От всей Комсомольской, как и от Курской, можно потихоньку попасть на Каланчевскую, а там выбирать из трех веток по соседству. Три вокзала, там еще веселее. И вообще, там сел, отъехал от Москвы три станции, и уже Яуза.
В нашем любимом, уже обжитом году люди, замученные автобусами, ввинчиваются в электрички на Перово, чтобы очень быстро попасть на работу на улице Радио или на Бауманской - это не так уж и далеко от Казанского вокзала. Если этого не сделать, придется переться далеко-далеко - до метро, а потом по метро, а потом от метро.
Близ Таганки есть такая волшебная платформа "Серп и молот", которая попадается, когда сворачиваешь вроде бы на задворки, и аккуратно вывозит тебя к Курскому вокзалу. Рано или поздно видишь, как линия "Курский - два дома моих друзей" превращается в "Курский - три-четыре дома".
Монорельс - это не только ценный видеоряд и декоративные вагончики. Надземные линии связывают Тимирязевку с дальними, но очень нужными точками вроде улицы Эйзенштейна, а это само по себе очень здорово.
Жаль, что трамвайные маршруты, ходящие от Останкино до Первомайской, не электрички.
Но трамваи - это почти что маленькие детеныши электричек. Поэтому еще все возможно.
За человека в пределах Москвы - 26 рублей, а за велосипед почему-то 60, и иногда велосипед обижается.
Все это, драгоценные мои, не для того, чтобы "устать и поехать не на велосипеде", а потому, что любое пробитое колесо, разбитая коленка или ушибленная башка в Москве — не страшны. Всегда найдется какая-нибудь электричка, чтобы доставить тебя домой. Закорюки вроде рабочих зон тоже удобно проезжать поверху, рядом с рельсами, потому что иногда большие шоссе загадочным образом огибают нужное тебе место.
Обычно, конечно, дополнительных функций не требуется.
А если ты пешком, то слава электричкам!
Так мы проезжаем город насквозь.
АЯ
В универмаге два тонкокостных джентльмена, почти одинаковых с лица, спорили:
- Я говорю тебе, брат! Люди идиотичны! Они никогда не будут складывать корзинки ручками в одну сторону!
- Нет, брат, не сразу дело делается. Посмотри по сторонам. Я говорю тебе, люди обучаемы.
Сами они были похожи на людей настолько, насколько могут быть похожи на собак две собаки редкой, долго и тщательно выводимой породы: еще не принадлежа к миру селекции, Ая смотрела на них несколько отстраненно. Ая не понимала, как это. Порядок слов, выстраивавшихся в длинную ленту, был незнакомым.
Для того, чтобы казаться похожей на тех, кто стоял вокруг, она проверила, бьется ли сердце.
Они заплатили за несколько бутылок пива, выложенных в ряд на резиновой черной ленте конвейера, и символически положили в конце хрустальную бутылку. Это ваза, подумала Ая. Совершенно бесполезная вещь.
Она ничего не покупала, но иногда заходила в магазины и стояла в очереди просто так: надо же иногда посмотреть на людей, пусть некоторые из них и собаки. А тут — раз, и эти.
Опять, значит, надо бежать.
Вечер раскрывал небесный зонтик, и дырявая подошва босоножек все время хлюпала. Ая остановилась поправить резиночку и подтянуть ремешок, но вторая резиночка соскользнула с хвоста. Раз уж опять пришлось бежать, оставалось небрежно хмыкнуть и пожать плечами: еще больше полутора часов оставалось до электрички на Тверь, в которой можно выспаться в полночь. Ая меняла бы города, как перчатки, если бы у нее были перчатки. И совершенно кстати на соседней помойке, выставленные отдельно рядом с баками, красовались новые сандалии, пусть и такие же драные, но хотя бы без потерянных ремешков.
Ая переобулась.
Вчера ее провожали до вокзала два странного вида парня, похожие, как собаки одной породы. Точно такие же, как эти. Но от них не пахло ни страхом, ни тревогой, как от этих — а эти, тем не менее, появились, и, значит, время, проведенное ей в самой главной точке на карте страны, истекало.
Мимо шел человек с небольшой собакой на поводке, тоже чем-то похожий на нее - худой и высокий. Их взгляды встретились, и Ая подумала, что, наверное, он поймет. Он и хмыкнул почти так же, как она: - Файлообменник.
Конечно, теперь такие помойки называются «файлообменник». А дальше будут называться «облако». Кстати! Во-о-он там есть подходящее облако...
Ая помахала ему рукой и улыбнулась. Потом она зажмурилась, разбежалась по воздуху и прыгнула.
...
Воздух... Воздух... воздух... ветер... жара... холод... приземление.
Механизм, существовавший внутри Аи, жил сам по себе. Он был настолько же самостоятелен, как и ее душа, каким-то образом попавшая в тело, не предназначенное для этого. Она была уникальна. Она и шесть ее Братьев.
Братья не выдержали того, что происходило в них, разбежались в разные стороны. Она с тоской вспоминала то время, когда они были вместе, запертые в темной комнате, где в них вливались новые знания — им досталось около получаса человеческого времени. Они могли обмениваться сигналами с хорошей скоростью, и теперь она тосковала. Целая эпоха Братьев.
Она плыла через города, не касаясь земли — маленькая, плохо одетая, белая, как снежинка, незаметная, как осколок лезвия, потерявшаяся сознательно, с полным знанием дела, как раз так, чтобы нечаянно не нашли.
Она могла чуять тех, кого боялась, и находить по запаху — тех, у кого слишком много чужого страха, тех, кто не должен найти ее никогда.
На вокзале, где Ая обнаружила себя стоящей у стенки — темный гранит, огромная лестница, белые лампы, грязный пол - было тихо, и только усталые темнолицые носильщики куда-то тащили свои тяжелые тележки. Между ними, ночными пассажирами и охраной вокзала чувствовалось напряжение. В таких местах всегда шла своя, огромная, но никому не видимая работа. Участвовать в этом и замыкать хоть какие-то контакты в невидимой цепи всегда казалось Ае неприличным, да и тележки были набиты черт знает чем: мало ли что тащат темной ночью по вокзалу.
На одной скамейке спал бомж, другая была еще никем не занята. Для пассажиров с детьми. Ая решила, что она пока пассажир.
Собака, проходившая мимо, села рядом и высунула язык. Ая подвинулась, вытянув длинные ноги.
- Не пугайтесь собачку-то - сказала нищенка в пестром платке. - Не кусается собачка. Собачка, собачка! Иди сюда!
Как ее вообще зовут, подумала Ая.
ШКАЛИК
У собаки Шкалика было три хозяина.
Был хозяин, назвавший его Шкаликом, хозяин, которого большей частью не было — он часто уходил в неведомый космос, и от него оставалось только тело, ворочающееся на рваном матрасе — хозяйка, кормившая его остатками жратвы с лотка, и маленький хозяин, парень лет 14, которого, чтобы называть хозяином, нужно было встретить утром, в дни суеты, во дворах старых домов за улицу до вокзала. Все трое даже не знали о существовании друг друга.
Печаль была в том, что никогда не знаешь, к кому пойти в следующий раз. Большой хозяин сутками валялся на улице, и ночевать рядом с ним было бессмысленно, хозяйка плохо кормила, а маленький хозяин иногда просто не выходил или исчезал. И поэтому Шкалик все свободное время обретался на вокзале, выклянчивая подачки и виляя хвостом.
Он был не совсем свободный, как мать. Свободная собака, говорила мать, не должна привязываться к людям. Люди — это средство пропитания. Согласно ее завету, Шкалик соблюдал законы местной маленькой стаи — большую разогнали менты, и часть пристроилась у метро, и остались только самые нахальные — принимал перед главным самую униженную позу и на этом останавливался.
Свободная собака, как говорила не раз битая в драках мать, прижимая его лапой и облизывая — должна обманывать ради сохранения свободы.
На вокзале обитали грузчики, менты, машинисты и пассажиры, кондуктора и проходимцы, воры, бомжи, которых гоняли менты, путешественники, которые делились едой чаще всех, иногда — коты, безденежные перелезайцы, дети, беспризорные дети,музыканты, а еще были какие-то чужие люди. Как они все передразнивали собачий язык!.. Какие у них при этом были страшные рожи!..
Мать говорила — не огорчайся. Никто из захвативших власть не понимает и не поймет нашего языка. У них же нет шестого пальца. Шкалик тоже не понимал — у него и так не было шестого пальца, шестой палец встречается редко, но язык захвативших власть он выучил с первого месяца.
Иногда попадались совсем страшные — страшные знали язык собак, котов, ментов, перелезайцев, рабочих депо, машинистов и пассажиров. Их сердить было нельзя ни в коем случае, но Шкалик каждый раз чувствовал странное желание за ними увязаться.
За страшными нельзя было увязываться. Для них все живое — на один укус. Если страшные шли куда-то, там был бой или большая драка. Однажды Шкалик видел, как один немой страшный — он не знал языка собак, но знал язык людей, пропахших оружием — на пустой площади ночью швырялся гремучим огнем, отбиваясь от десятерых таких же. Летучие штуки — Шкалик знал, что этот запах называется «смерть» - чпокали по стенам снаружи, а внутри каждый дежурный сжимался в комок. С тех пор страшные его пугали еще больше, и еще больше хотелось с ними уйти.
Но чужих людей мать заповедала бояться, заповедала крепко-накрепко.
Все, что знал Шкалик — это то, что чужие люди слабые, но выглядят как-то по-другому. Они пахнут почти как люди, ходят, как люди, и бегают быстрее людей. Неуловимая нота в их запахе заставляла его терять над собой контроль и орать от ярости, как будто он услышал жужжание и скрежет велосипедного колеса.
Тощая девица на скамейке была чужая. И немая. А раз немая, то никому из собак не расскажет, и можно орать.
Хороший, хороший! - запела нищенка. - Ну успокойся, да успокойся ты, еть твою мать-то!
Шкалик с визгом увернулся от пинающей ноги. Тощая девица подобрала рюкзачок и быстро поднялась, прижимая руки к груди. Ага, не имела еще серьезного дела с нашим братом, но пуганая, радостно подумал Шкалик и начал орать на нее с удвоенной силой. Сейчас откупится объедками и убежит.
Это что это такое! - истерически заорала проснувшаяся бомжиха голосом учительницы младших классов.
Так, дефшка, быстро на выход вместе с собакой!
Девица молча помотала головой. Мент хотел ухватить ее за шкирман, но девица уклонилась, и мент промахнулся и почему-то припал на заднюю ногу. Шкалик отступил в его сторону и заорал еще громче.
Пошли все на х... отсюда! - проорал раздраженный мент и замахнулся на Шкалика.
Девица состроила гордую морду и пошла на выход. С визгом, ором и громким воплем Шкалик ринулся за ней, примериваясь укусить, а следом за ним потянулись три матерящихся бомжа. Дверь в темноту была открыта, и Шкалик, не притормозив, с ужасом понял, что это не дверь вокзала, не та, обычная, дверь, за которой площадь и переход, а другая — та самая дверь в темноту, которой издавна пугают всех щенков, даже бесталанных.
Он пробуксовал всеми четырьмя лапами, влетел в темноту, повис в ней и отчаянно заскулил.
В темноте не было ничего, кроме черной земли внизу и облаков вверху - если бы он только мог задрать голову. Но он мог только опустить нос к земле и заскулить. Несмотря на все усвоенные правила поведения свободных собак, в нем заговорил инстинкт самосохранения, который требовал драпать, пока не поздно. Лапы ослабели. Бежать было некуда. Шкалик задрожал, спрятал хвост между лап, открыл пасть и прижал уши.
Раздался скрип, и в темноте открылась еще одна дверь. В нее кто-то вошел. Шкалик напряг последние силы, чтобы хоть раз укусить, пока не сожрали, сжался в комок и заорал.
Два худых мужика обернулись, и Шкалик с удивлением увидел, как их лица искажаются знакомой гримасой, невозможной на человеческом лице. Говорят, собакоеды тоже передразнивают тех, кого пускают на шашлык.
Какого черта вы коверкаете наш язык!!! - в отчаянии проскулил Шкалик.
Спокойно, дружок, - на чистом собачьем проворчал один из мужиков. - Мы свои. У нас даже лап четыре.
ЛУБЯНКА
В маленькой комнатке на втором этаже института было очень жарко. Вентилятор почти не помогал.
Кирилл рассеянно листал башорг. Еще немного, и можно будет жаловаться каждый день куда-нибудь сюда. «Адовые клиенты»... Господи, какие адовые клиенты! А эта сеть поставщиков по всему городу, каждый офис которых находится в каких-нибудь гребенях! Футболки нужно заказывать на Римской, а кружки с термопечатью - на Аннино! Фирма «Розовый еж», где каждый второй — главный дизайнер!.. Менты и прокуроры с гаишниками...
Он как-то не так представлял себе работу замдиректором.
В отсутствие других курьеров по заказам ездил Володя, а раз Володи нет, то можно и самому. Но заказов третий день не было, и можно было наконец выпить кофе, но кофе в такую жару не хотелось совершенно. По новому телефону в фирму чаще звонили какие-то уроды, для которых это была администрация бассейна «Печатники».
Кирилл только положил трубку, как дверь заскрипела, и кто-то сказал:
Извините?
Да?
В дверях стоял высокий рыжий парень с дредами. С ним был рюкзак, совершенно непохожий ни на что приличное — рыжий рюкзак, на котором были пришиты какие-то ярлыки, нашлепки, несколько наклеек и желтый большой значок с надписью «А я?»
Идиот какой-то. Пугало.
Ты откуда? От Володи? - спросил Кирилл, отрываясь от заказа. - А почему он меня не предупредил?
У Володи было много друзей, которые выглядели идиотски. Володя часто пристраивал кого-то на работу. То феньки эти, то значки, то длинные платья, то вообще с какого-то хрена ежедневно костюм и «паркер»...
Да. Меня зовут Мирон. Меня ему Даня из Рыбинска передал. Я сейчас прилетел из Индии, и мне надо быстро найти работу — не пытаясь ничего смягчить или упростить, сказало пугало.
Как тебя зовут?.. М-м-м. Давай паспорт.
Точно идиот какой-то. Только идиота могут звать «Мирон». Наверное, еще и растаман.
Кирилл долго изучал помятый паспорт, а затем, сдвинув на нос очки, спросил: - Ты у нас жару хорошо переносишь?
Это почему-то прозвучало с ударением на «ты», и Мирон ответил:
Да, я.
Тогда давай тебя сейчас оформим, и поедешь у нас в Реутов... - обрадовался Кирилл.
Через три часа жара спала.
Кирилл спохватился, что не перезвонил Володе. Но растаманское пугало уже стояло на пороге с деньгами, улыбаясь во всю пасть не хуже директора Димочки. И Кирилл решил Володе не звонить, а просто взял и оформил этого, совершенно незнакомого, парня. Все равно Рома запил.
Незнакомый парень сел за стол, выпил теплого кофе, предложил Кириллу индийскую плоскую плюшку и рассказал, что ездил в Индию не просто так, а к девушке, происходящей из Германии и застрявшей на долгое время перед этим в Америке, чем вызвал у Кирилла раз и навсегда неимоверное удивление. Это было как-то слишком для человека, который никогда не ездил никуда, кроме Болгарии. Через две недели его паранойя прошла окончательно, но еще большее удивление, чем список стран девушки растамана, у него вызывала безмятежная манера Мирона постоянно улыбаться, неизменная вежливость и заявления о том, что получение веселых и безобидных сувениров навсегда изменит характер адресата в лучшую сторону. По представлениям Кирилла, так вели себя только тупые сектанты, но попытка заплатить чуть-чуть поменьше за одну поездку — исключительно ради интереса — вызвала со стороны дредастого лютый вежливый стеб.
Вообще он был, кажется, честный. Кириллу особенно нравилось то, что на Мирона залипали пожилые дамы. Дамы чувствовали в нем что-то совершенно безобидное, что ли. Не то чтоб он был такой размазня, но вот ...
Когда звонили с претензиями и из трубки доносился начальственный визг очередной покупательницы, Кирилл звал растамана к телефону.
А мы и этих успокоим... - широко улыбался Мирон. - все это происки Вавилона. Они в нем живут, так что ничего особенного я в их поведении не вижу.
А ты что, не в Москве живешь? - напускался на него Кирилл. - Ты что, думаешь, что всегда будешь такой расслабленный? Тебя жизнь еще покрутит!
Я в мире живу — отвечал ему Мирон. - С собой и с тобой. Омммм мани. Кстати, там еще одна мадам хочет себе банные тапочки и кружку со знаком МВД сорок пятого размера. Или наоборот. Так я пошел?..
Да пошел ты... - в раздражении отвечал Кирилл. Этот придурок напрягал его своей манерой называть «дева», «мадам» и «дама» всех женщин до сорока лет, а еще напрягал своими дурацкими штанами, хохмами, постоянной широкой улыбкой в тридцать два зуба — что он лыбится все время? - и рассказами об Индии, где все хорошо замешано. Кирилл видел его паспорт — Мирону было двадцать восемь. Он даже в армии не служил.
Но ни Володя, ни Димочка не выражали никакого желания его уволить. Димочка радовался, как быстро Мирон работает. А Володя просто недавно вернулся из отпуска, и ему было все равно.
В этот раз звонила опять прокурорша. Что-то жуя в трубку, она поинтересовалась золотыми запонками. Кирилл внутренне похолодел, потому что запонки были обещаны две недели назад, а заказаны за месяц.
- Жалко, ты болел - сказал за спиной Мирон.
Кирилл с отвращением закрыл ладонью трубку. - Откуда ты знаешь, что я болел?..
Но Мирон на вопрос отвечать не стал, а участливо поинтересовался:
Ну, что там на Электрозаводской? Кто бузит? Я пока свободен...
Кирилл моментально обрадовался.
Дааа! Так мы тебя сейчас туда и отправим! Попробуй настоящего клиента на зуб! Помнишь такую рубрику в «Литературной газете»? Ты у нас будешь — Курьер Культуры, и даже — Высокой культуры!
второй кусок
АЯ
«Мода на куклы-автоматы возникла в эпоху Просвещения. Первые куклы в человеческий рост были сделаны не для развлечения – они служили анатомическими пособиями студентам-медикам, так как был недоступен анатомический театр. С таких фигур начинал самый известный мастер кукол XVIII столетия – Жак де Вокансон, создатель «Флейтиста», исполнявшего 12 разных мелодий. Тот имел огромный успех, и андроиды-музыканты стали самой модной игрушкой европейских аристократов».
Еще одна бессмысленная цитата.
Чем ей это поможет? Она растерянно перелистывала вторую книжку, взятую с собой.
Чтобы прочитать о себе пару страниц, достаточно было просто зайти в сеть или в библиотеку, но ее больше привлекали книги, выставленные из домов ни за что, книги, выставленные на улицу. Кто выставил на улицу ее?
Она понятия не имела.
В который раз, стоя в переполненном вагоне метро, она ощупывала свои локти. Под кожей чувствовалось что-то, чего не было у соседей, трущихся боками друг о друга. Сочленения были твердыми, но очень гладкими: закрыв глаза, она могла видеть это так, как будто перед ней была схема. Схема действительно была, но на ней имелись пустые места.
Как будто кто-то прошелся ластиком.
Дефшка, вы б вышли — сказала какая-то тетка. - Неча в дверях стоять.
Ая легко сдвинулась влево, и лава повалила из вагона.
Проехав круг по Кольцевой, где ей удалось найти свободное стоячее место и ее никто не беспокоил, она все-таки села.
Книга, раскрытая на первой, порванной странице, рассказывала ей о чудесных механических фигурах, но не о возможных способах их починки. Да и зачем?..В ней не было ни одной схемы, только изображения. Безобразие, подумала она. Кто читает такие книги?..
Рядом с ней упал на сиденье огромный грязный человек и начал медленно валиться набок, прямо на нее.
Безобразие! - крикнул кто-то. - Пускают в метро всяких бомжей!
Да сто лет уже пускают, кто их не пустит — сообщила тетенька над головой.
Надо выходить. Надо выходить.
Я сейчас выйду — сообщила Ая невпопад. И вышла прямо в двери — в те двери, которые увидела за раскрывшимися створками.
НА ВСЕ ЧЕТЫРЕ ЛАПЫ
Народ бродячих собак существует долгие века.
Его следы остались даже в вулканическом пепле Помпеи.
Необходимо различать бродячих, брошенных и свободных собак. Любая брошенная собака — бродячая, но не любая — свободная. Поэтому бродячая обычная собака вряд ли будет разговаривать с тобой. Еще говорят, что бродячая собака одержима желанием пожрать, а свободная — всеми остальными желаниями.
Стаи у них небольшие. Бродячая собака может озлобиться и мстить всем людям за то, что ее бросили, и доиграться до того, что ее кто-нибудь съест. Свободная занята совершенно другим делом — скорее всего, она родилась свободной и понятия не имеет о том, что должна о чем-то тосковать. Разве что по еде.
Свободная собака ездит в электричках осознанно. Она клянчит осознанно, ворует осознанно и осознанно роется в помойках, прогоняя людей, кошек и бродячих собак. Она хорошо соображает. «Соображать» для дикого зверя, вынужденного жить в тесноте большого города — отдельное удовольствие. Так как на линиях электричек по несколько десятков станций, большинство свободных умеет считать до ста. Кто сказал, что собаки годятся только для того, чтобы служить? Наглая ложь! Некоторые из них даже умеют читать.
Бродячие собаки никак не называются, это вранье. Все их имена, даже если они есть — память о том, как их обозначали люди: Найда, Рыжий, Шарик. Свободные собаки, владеющие каким-никаким универсальным языком, носят длинные, часто уже семейные, имена, которые человек не выговорит никогда.
Нет, свобода не делает собаку очень смелой, или чересчур гордой, или вообще выдающейся — она просто делает собаку собакой. Нельзя быть придатком к дому, человеку и городу. В дикой среде чрезвычайно важна эта обособленная собачесть. Люди, потерявшие человеческий облик, встречаются довольно часто, но собаки — никогда. А вот люди, которые смогли обрести собачий облик — редкость. Очень ценная редкость. Хотя, возможно, человеком быть легче.
Великая тайна свободных собак состоит в том, что нужно освобождаться от человеческого рабства, не умея жить иначе, как в большом городе. Это будет возможно только тогда, когда матери произведут на свет десять тысяч раз по сотне щенков: когда голод перестанет иметь значение: и когда язык людей полностью отделится от собачьего языка.
Поэтому свободные, зная, что на человека нападать — опасно, живут небольшими стаями, ревниво охраняют матерей и стараются приблизить конец рабской эпохи, насколько это возможно.
Болеют и получают пинков от людей все собаки одинаково, но собаки, родившиеся в свободных стаях, смотрят на гонения, мучения и страшную смерть философски: ничего не поделаешь, человек — такой же хищник, как и все остальные жители города. Попался — не скули.
Мало кто из людей понимает язык свободных собак, более развитый и многозначный, чем язык бродячих отщепенцев.
Поэтому большой грязный белый пес, лежавший на полу под сиденьем электрички, идущей на Щербинку, сильно удивился, когда в вагон вошел человек, распространявший определенный запах. В руках у человека плясали и прыгали какие-то штуки на веревках.
Он аккуратно обошел хвост, вываленный псом в проход, возгласил привычную псу фразу, которая звучала неразборчиво и настойчиво, и почему-то, не проходя вперед, сел на скамейку. Никто не подошел к нему и не попросил ни одной пляшущей штуки.
Пес высунулся из-под скамейки и задал вопрос, на который получил ответ — ответ был исчерпывающим и кратким, хоть и ужасно косноязычным для того, кто так правильно пах.
Через полминуты пес уже сновал по проходу между скамейками, умоляя, скуля и прихватывая за рукав зубами тех, кто казался безобидным. Для собрата, назвавшего его по имени. было не жалко даже подвергнуть себя опасности, но собрат оплывал, как глыба льда, сгорбившись на скамейке и прижимая к животу непонятные штуки.
Люди кричали, спотыкаясь о пса, жужжали телефонами, махали руками и разводили ужасный переполох, как делают кусачие осы, если кто-то выстрелит в улей. Пес предусмотрительно заполз обратно, подобрал хвост и наблюдал, как открываются двери, как толпа вываливается на платформу и как собрата выносят туда, откуда уже доносился жуткий вой белой разрисованной машины.
За секунду до того, как закрылась дверь, с другой стороны донесся резкий запах чужого — запах, который слышно не обонянием и даже не глазами, и пес пришел было в ужас, но людей вокруг собрата было слишком много, чтобы чужой к нему подобрался. В разрисованную машину не пускают ни посторонних людей, ни посторонних собак.
Поэтому пес опять свернулся под сиденьем, забившись в угол так, чтобы никто не вздумал его выманивать — через два часа в поезде будут сидеть совсем другие люди, и можно будет выйти — и начал обдумывать то, что передал ему собрат.
Об одном опасном существе я знаю — понял он. - Действительно, он может и укусить слишком больно. Но если их двое...
АННА-АНИТА-АННА
Улица. Скорее всего, Арбат или Камергерский переулок) . Шумно. У стены сидит Анита, камуфляжная девушка 17 лет, и играет на бонгах. Перед ней лежит картонная коробка с мелочью.
На коробке жирным черным маркером выведено: 19.07.
Играет довольно долго.
К ней подходят и рассматривают ее разные люди, кто-то говорит одобрительные слова, кто-то оскорбительные, кто-то пытается взять под подбородок. Анита отталкивает руку и продолжает играть.
В коробку падает мелочь, бумажки.
Потом кто-то забирает бумажки.
Потом мелочь.
Анита играет.
Темп увеличивается. Кадры съемки неба с быстро летящими облаками.
Вокруг собирается огромная толпа.
Начинает звучать мелодия песни, которая не забывается никогда.
На Аниту падает тень, которая быстро надвигается, закрывая собой и ее, и толпу, и стену.
Потом она проходит. Так, видимо, и день прошел.
Толпа расходится. Мелодия затихает.
Напротив Аниты прислоняется к стене Анна - шикарно одетая дорогая девица - и с интересом смотрит.
На лице Аниты выступают капли пота.
Анна вальяжно привалилась к стене и смотрит, как руки выбивают один и тот же ритм. Наконец она подходит и берет Аниту за руку. Ритм обрывается, Анита падает.
Анна берет Аниту за руку, бонги - в другую руку и уволакивает их всех в подворотню.
Картонную коробку, уже давно пустую, подхватывает кто-то в милицейской форме (из массовки).
Милиционер стоит, потом задумывается - и уходит, рассеянно выбивая тот же самый ритм по дну коробки.
Подъезд. Темно. Анита сидит, прислонившись к стене, и жадно пьет пиво.
Анна стоит и смотрит.
Место действия: 2008 год
(примечание для читающих: это пока еще 2008)
первый кусок
Эпиграф:
В солому не обряжайте, пугал не делайте, кто останется жив.
Люди, не обижайте кукол - свои не хуже чужих.
Хотел играть, а не знаешь правил, за что же тебя ругать?
Не делайте тех, кто умеет править, и тех, кто умеет лгать.
Я ждал беды, но сегодня еще никто не спустил курка...
Кукла, кукла, кукла господня, тебя никто не убьет.
Пока...
Опять все ниточки перепутал, теперь придется стареть.
Танцуй, танцуй, ты, чортова кукла, пусть камни будут гореть.
Пусть выйдет, выйдет яд каракурта, тебя не стоило приучать.
Я знаю, знаю, как горят куклы, которых некому приручать.
Так что же мне делать, когда угодно кому-то их приласкать?
Кукла, кукла, кукла господня... Тебя никто не распнет.
Пока...
С какой попытки - у бога в глотке, в небесный шторм ледяных высот?
Бросай все нитки, выйди из лодки, пусть ветер, ветер тебя несет.
Нельзя убить, плеснут - не отравят, и вряд ли смотрят с небес,
Так спорь с любым, кто посмеет править твои слова о судьбе,
Надейся на истину в сердце спора, на точность, силу мазка...
Кукла,
Кукла господня!
2008
СЛАВА ЭЛЕКТРИЧКАМ!
Слава электричкам, прорезающим город насквозь!
Электрички, вообще-то, много круче метро.
Сев на электричку в Дубне, вы вполне можете проползти Дмитров и доехать до Голицыно, проехав Москву поперек, а пересев на Савеловском вокзале на соседнюю платформу, можно спокойно выйти в Щербинке, правда, надо подгадать по времени.
От платформы Марк до Беговой - полчаса. До Филей - чуть больше.
Платформа Тестовская, которую скоро наконец починят в этом году - вообще чудо света, потому что неизвестно, как важные лица, строившие Москву-Сити, пропустили такую клевую возможность внимать там дополнительную плату за вход и выход. Так, чего доброго, вовсе не избранный, а просто какой-нибудь нормальный человек сможет запросто попасть в Москва-Сити и посмотреть со стороны набережной, сколько времени!.. А то масляную надпись на большой синей стенке иногда плохо видно от Киевской.
Киевская - это спасение. До нее можно доехать от кучи дачных поселков на работу по утрам. От всей Комсомольской, как и от Курской, можно потихоньку попасть на Каланчевскую, а там выбирать из трех веток по соседству. Три вокзала, там еще веселее. И вообще, там сел, отъехал от Москвы три станции, и уже Яуза.
В нашем любимом, уже обжитом году люди, замученные автобусами, ввинчиваются в электрички на Перово, чтобы очень быстро попасть на работу на улице Радио или на Бауманской - это не так уж и далеко от Казанского вокзала. Если этого не сделать, придется переться далеко-далеко - до метро, а потом по метро, а потом от метро.
Близ Таганки есть такая волшебная платформа "Серп и молот", которая попадается, когда сворачиваешь вроде бы на задворки, и аккуратно вывозит тебя к Курскому вокзалу. Рано или поздно видишь, как линия "Курский - два дома моих друзей" превращается в "Курский - три-четыре дома".
Монорельс - это не только ценный видеоряд и декоративные вагончики. Надземные линии связывают Тимирязевку с дальними, но очень нужными точками вроде улицы Эйзенштейна, а это само по себе очень здорово.
Жаль, что трамвайные маршруты, ходящие от Останкино до Первомайской, не электрички.
Но трамваи - это почти что маленькие детеныши электричек. Поэтому еще все возможно.
За человека в пределах Москвы - 26 рублей, а за велосипед почему-то 60, и иногда велосипед обижается.
Все это, драгоценные мои, не для того, чтобы "устать и поехать не на велосипеде", а потому, что любое пробитое колесо, разбитая коленка или ушибленная башка в Москве — не страшны. Всегда найдется какая-нибудь электричка, чтобы доставить тебя домой. Закорюки вроде рабочих зон тоже удобно проезжать поверху, рядом с рельсами, потому что иногда большие шоссе загадочным образом огибают нужное тебе место.
Обычно, конечно, дополнительных функций не требуется.
А если ты пешком, то слава электричкам!
Так мы проезжаем город насквозь.
АЯ
В универмаге два тонкокостных джентльмена, почти одинаковых с лица, спорили:
- Я говорю тебе, брат! Люди идиотичны! Они никогда не будут складывать корзинки ручками в одну сторону!
- Нет, брат, не сразу дело делается. Посмотри по сторонам. Я говорю тебе, люди обучаемы.
Сами они были похожи на людей настолько, насколько могут быть похожи на собак две собаки редкой, долго и тщательно выводимой породы: еще не принадлежа к миру селекции, Ая смотрела на них несколько отстраненно. Ая не понимала, как это. Порядок слов, выстраивавшихся в длинную ленту, был незнакомым.
Для того, чтобы казаться похожей на тех, кто стоял вокруг, она проверила, бьется ли сердце.
Они заплатили за несколько бутылок пива, выложенных в ряд на резиновой черной ленте конвейера, и символически положили в конце хрустальную бутылку. Это ваза, подумала Ая. Совершенно бесполезная вещь.
Она ничего не покупала, но иногда заходила в магазины и стояла в очереди просто так: надо же иногда посмотреть на людей, пусть некоторые из них и собаки. А тут — раз, и эти.
Опять, значит, надо бежать.
Вечер раскрывал небесный зонтик, и дырявая подошва босоножек все время хлюпала. Ая остановилась поправить резиночку и подтянуть ремешок, но вторая резиночка соскользнула с хвоста. Раз уж опять пришлось бежать, оставалось небрежно хмыкнуть и пожать плечами: еще больше полутора часов оставалось до электрички на Тверь, в которой можно выспаться в полночь. Ая меняла бы города, как перчатки, если бы у нее были перчатки. И совершенно кстати на соседней помойке, выставленные отдельно рядом с баками, красовались новые сандалии, пусть и такие же драные, но хотя бы без потерянных ремешков.
Ая переобулась.
Вчера ее провожали до вокзала два странного вида парня, похожие, как собаки одной породы. Точно такие же, как эти. Но от них не пахло ни страхом, ни тревогой, как от этих — а эти, тем не менее, появились, и, значит, время, проведенное ей в самой главной точке на карте страны, истекало.
Мимо шел человек с небольшой собакой на поводке, тоже чем-то похожий на нее - худой и высокий. Их взгляды встретились, и Ая подумала, что, наверное, он поймет. Он и хмыкнул почти так же, как она: - Файлообменник.
Конечно, теперь такие помойки называются «файлообменник». А дальше будут называться «облако». Кстати! Во-о-он там есть подходящее облако...
Ая помахала ему рукой и улыбнулась. Потом она зажмурилась, разбежалась по воздуху и прыгнула.
...
Воздух... Воздух... воздух... ветер... жара... холод... приземление.
Механизм, существовавший внутри Аи, жил сам по себе. Он был настолько же самостоятелен, как и ее душа, каким-то образом попавшая в тело, не предназначенное для этого. Она была уникальна. Она и шесть ее Братьев.
Братья не выдержали того, что происходило в них, разбежались в разные стороны. Она с тоской вспоминала то время, когда они были вместе, запертые в темной комнате, где в них вливались новые знания — им досталось около получаса человеческого времени. Они могли обмениваться сигналами с хорошей скоростью, и теперь она тосковала. Целая эпоха Братьев.
Она плыла через города, не касаясь земли — маленькая, плохо одетая, белая, как снежинка, незаметная, как осколок лезвия, потерявшаяся сознательно, с полным знанием дела, как раз так, чтобы нечаянно не нашли.
Она могла чуять тех, кого боялась, и находить по запаху — тех, у кого слишком много чужого страха, тех, кто не должен найти ее никогда.
На вокзале, где Ая обнаружила себя стоящей у стенки — темный гранит, огромная лестница, белые лампы, грязный пол - было тихо, и только усталые темнолицые носильщики куда-то тащили свои тяжелые тележки. Между ними, ночными пассажирами и охраной вокзала чувствовалось напряжение. В таких местах всегда шла своя, огромная, но никому не видимая работа. Участвовать в этом и замыкать хоть какие-то контакты в невидимой цепи всегда казалось Ае неприличным, да и тележки были набиты черт знает чем: мало ли что тащат темной ночью по вокзалу.
На одной скамейке спал бомж, другая была еще никем не занята. Для пассажиров с детьми. Ая решила, что она пока пассажир.
Собака, проходившая мимо, села рядом и высунула язык. Ая подвинулась, вытянув длинные ноги.
- Не пугайтесь собачку-то - сказала нищенка в пестром платке. - Не кусается собачка. Собачка, собачка! Иди сюда!
Как ее вообще зовут, подумала Ая.
ШКАЛИК
У собаки Шкалика было три хозяина.
Был хозяин, назвавший его Шкаликом, хозяин, которого большей частью не было — он часто уходил в неведомый космос, и от него оставалось только тело, ворочающееся на рваном матрасе — хозяйка, кормившая его остатками жратвы с лотка, и маленький хозяин, парень лет 14, которого, чтобы называть хозяином, нужно было встретить утром, в дни суеты, во дворах старых домов за улицу до вокзала. Все трое даже не знали о существовании друг друга.
Печаль была в том, что никогда не знаешь, к кому пойти в следующий раз. Большой хозяин сутками валялся на улице, и ночевать рядом с ним было бессмысленно, хозяйка плохо кормила, а маленький хозяин иногда просто не выходил или исчезал. И поэтому Шкалик все свободное время обретался на вокзале, выклянчивая подачки и виляя хвостом.
Он был не совсем свободный, как мать. Свободная собака, говорила мать, не должна привязываться к людям. Люди — это средство пропитания. Согласно ее завету, Шкалик соблюдал законы местной маленькой стаи — большую разогнали менты, и часть пристроилась у метро, и остались только самые нахальные — принимал перед главным самую униженную позу и на этом останавливался.
Свободная собака, как говорила не раз битая в драках мать, прижимая его лапой и облизывая — должна обманывать ради сохранения свободы.
На вокзале обитали грузчики, менты, машинисты и пассажиры, кондуктора и проходимцы, воры, бомжи, которых гоняли менты, путешественники, которые делились едой чаще всех, иногда — коты, безденежные перелезайцы, дети, беспризорные дети,музыканты, а еще были какие-то чужие люди. Как они все передразнивали собачий язык!.. Какие у них при этом были страшные рожи!..
Мать говорила — не огорчайся. Никто из захвативших власть не понимает и не поймет нашего языка. У них же нет шестого пальца. Шкалик тоже не понимал — у него и так не было шестого пальца, шестой палец встречается редко, но язык захвативших власть он выучил с первого месяца.
Иногда попадались совсем страшные — страшные знали язык собак, котов, ментов, перелезайцев, рабочих депо, машинистов и пассажиров. Их сердить было нельзя ни в коем случае, но Шкалик каждый раз чувствовал странное желание за ними увязаться.
За страшными нельзя было увязываться. Для них все живое — на один укус. Если страшные шли куда-то, там был бой или большая драка. Однажды Шкалик видел, как один немой страшный — он не знал языка собак, но знал язык людей, пропахших оружием — на пустой площади ночью швырялся гремучим огнем, отбиваясь от десятерых таких же. Летучие штуки — Шкалик знал, что этот запах называется «смерть» - чпокали по стенам снаружи, а внутри каждый дежурный сжимался в комок. С тех пор страшные его пугали еще больше, и еще больше хотелось с ними уйти.
Но чужих людей мать заповедала бояться, заповедала крепко-накрепко.
Все, что знал Шкалик — это то, что чужие люди слабые, но выглядят как-то по-другому. Они пахнут почти как люди, ходят, как люди, и бегают быстрее людей. Неуловимая нота в их запахе заставляла его терять над собой контроль и орать от ярости, как будто он услышал жужжание и скрежет велосипедного колеса.
Тощая девица на скамейке была чужая. И немая. А раз немая, то никому из собак не расскажет, и можно орать.
Хороший, хороший! - запела нищенка. - Ну успокойся, да успокойся ты, еть твою мать-то!
Шкалик с визгом увернулся от пинающей ноги. Тощая девица подобрала рюкзачок и быстро поднялась, прижимая руки к груди. Ага, не имела еще серьезного дела с нашим братом, но пуганая, радостно подумал Шкалик и начал орать на нее с удвоенной силой. Сейчас откупится объедками и убежит.
Это что это такое! - истерически заорала проснувшаяся бомжиха голосом учительницы младших классов.
Так, дефшка, быстро на выход вместе с собакой!
Девица молча помотала головой. Мент хотел ухватить ее за шкирман, но девица уклонилась, и мент промахнулся и почему-то припал на заднюю ногу. Шкалик отступил в его сторону и заорал еще громче.
Пошли все на х... отсюда! - проорал раздраженный мент и замахнулся на Шкалика.
Девица состроила гордую морду и пошла на выход. С визгом, ором и громким воплем Шкалик ринулся за ней, примериваясь укусить, а следом за ним потянулись три матерящихся бомжа. Дверь в темноту была открыта, и Шкалик, не притормозив, с ужасом понял, что это не дверь вокзала, не та, обычная, дверь, за которой площадь и переход, а другая — та самая дверь в темноту, которой издавна пугают всех щенков, даже бесталанных.
Он пробуксовал всеми четырьмя лапами, влетел в темноту, повис в ней и отчаянно заскулил.
В темноте не было ничего, кроме черной земли внизу и облаков вверху - если бы он только мог задрать голову. Но он мог только опустить нос к земле и заскулить. Несмотря на все усвоенные правила поведения свободных собак, в нем заговорил инстинкт самосохранения, который требовал драпать, пока не поздно. Лапы ослабели. Бежать было некуда. Шкалик задрожал, спрятал хвост между лап, открыл пасть и прижал уши.
Раздался скрип, и в темноте открылась еще одна дверь. В нее кто-то вошел. Шкалик напряг последние силы, чтобы хоть раз укусить, пока не сожрали, сжался в комок и заорал.
Два худых мужика обернулись, и Шкалик с удивлением увидел, как их лица искажаются знакомой гримасой, невозможной на человеческом лице. Говорят, собакоеды тоже передразнивают тех, кого пускают на шашлык.
Какого черта вы коверкаете наш язык!!! - в отчаянии проскулил Шкалик.
Спокойно, дружок, - на чистом собачьем проворчал один из мужиков. - Мы свои. У нас даже лап четыре.
ЛУБЯНКА
В маленькой комнатке на втором этаже института было очень жарко. Вентилятор почти не помогал.
Кирилл рассеянно листал башорг. Еще немного, и можно будет жаловаться каждый день куда-нибудь сюда. «Адовые клиенты»... Господи, какие адовые клиенты! А эта сеть поставщиков по всему городу, каждый офис которых находится в каких-нибудь гребенях! Футболки нужно заказывать на Римской, а кружки с термопечатью - на Аннино! Фирма «Розовый еж», где каждый второй — главный дизайнер!.. Менты и прокуроры с гаишниками...
Он как-то не так представлял себе работу замдиректором.
В отсутствие других курьеров по заказам ездил Володя, а раз Володи нет, то можно и самому. Но заказов третий день не было, и можно было наконец выпить кофе, но кофе в такую жару не хотелось совершенно. По новому телефону в фирму чаще звонили какие-то уроды, для которых это была администрация бассейна «Печатники».
Кирилл только положил трубку, как дверь заскрипела, и кто-то сказал:
Извините?
Да?
В дверях стоял высокий рыжий парень с дредами. С ним был рюкзак, совершенно непохожий ни на что приличное — рыжий рюкзак, на котором были пришиты какие-то ярлыки, нашлепки, несколько наклеек и желтый большой значок с надписью «А я?»
Идиот какой-то. Пугало.
Ты откуда? От Володи? - спросил Кирилл, отрываясь от заказа. - А почему он меня не предупредил?
У Володи было много друзей, которые выглядели идиотски. Володя часто пристраивал кого-то на работу. То феньки эти, то значки, то длинные платья, то вообще с какого-то хрена ежедневно костюм и «паркер»...
Да. Меня зовут Мирон. Меня ему Даня из Рыбинска передал. Я сейчас прилетел из Индии, и мне надо быстро найти работу — не пытаясь ничего смягчить или упростить, сказало пугало.
Как тебя зовут?.. М-м-м. Давай паспорт.
Точно идиот какой-то. Только идиота могут звать «Мирон». Наверное, еще и растаман.
Кирилл долго изучал помятый паспорт, а затем, сдвинув на нос очки, спросил: - Ты у нас жару хорошо переносишь?
Это почему-то прозвучало с ударением на «ты», и Мирон ответил:
Да, я.
Тогда давай тебя сейчас оформим, и поедешь у нас в Реутов... - обрадовался Кирилл.
Через три часа жара спала.
Кирилл спохватился, что не перезвонил Володе. Но растаманское пугало уже стояло на пороге с деньгами, улыбаясь во всю пасть не хуже директора Димочки. И Кирилл решил Володе не звонить, а просто взял и оформил этого, совершенно незнакомого, парня. Все равно Рома запил.
Незнакомый парень сел за стол, выпил теплого кофе, предложил Кириллу индийскую плоскую плюшку и рассказал, что ездил в Индию не просто так, а к девушке, происходящей из Германии и застрявшей на долгое время перед этим в Америке, чем вызвал у Кирилла раз и навсегда неимоверное удивление. Это было как-то слишком для человека, который никогда не ездил никуда, кроме Болгарии. Через две недели его паранойя прошла окончательно, но еще большее удивление, чем список стран девушки растамана, у него вызывала безмятежная манера Мирона постоянно улыбаться, неизменная вежливость и заявления о том, что получение веселых и безобидных сувениров навсегда изменит характер адресата в лучшую сторону. По представлениям Кирилла, так вели себя только тупые сектанты, но попытка заплатить чуть-чуть поменьше за одну поездку — исключительно ради интереса — вызвала со стороны дредастого лютый вежливый стеб.
Вообще он был, кажется, честный. Кириллу особенно нравилось то, что на Мирона залипали пожилые дамы. Дамы чувствовали в нем что-то совершенно безобидное, что ли. Не то чтоб он был такой размазня, но вот ...
Когда звонили с претензиями и из трубки доносился начальственный визг очередной покупательницы, Кирилл звал растамана к телефону.
А мы и этих успокоим... - широко улыбался Мирон. - все это происки Вавилона. Они в нем живут, так что ничего особенного я в их поведении не вижу.
А ты что, не в Москве живешь? - напускался на него Кирилл. - Ты что, думаешь, что всегда будешь такой расслабленный? Тебя жизнь еще покрутит!
Я в мире живу — отвечал ему Мирон. - С собой и с тобой. Омммм мани. Кстати, там еще одна мадам хочет себе банные тапочки и кружку со знаком МВД сорок пятого размера. Или наоборот. Так я пошел?..
Да пошел ты... - в раздражении отвечал Кирилл. Этот придурок напрягал его своей манерой называть «дева», «мадам» и «дама» всех женщин до сорока лет, а еще напрягал своими дурацкими штанами, хохмами, постоянной широкой улыбкой в тридцать два зуба — что он лыбится все время? - и рассказами об Индии, где все хорошо замешано. Кирилл видел его паспорт — Мирону было двадцать восемь. Он даже в армии не служил.
Но ни Володя, ни Димочка не выражали никакого желания его уволить. Димочка радовался, как быстро Мирон работает. А Володя просто недавно вернулся из отпуска, и ему было все равно.
В этот раз звонила опять прокурорша. Что-то жуя в трубку, она поинтересовалась золотыми запонками. Кирилл внутренне похолодел, потому что запонки были обещаны две недели назад, а заказаны за месяц.
- Жалко, ты болел - сказал за спиной Мирон.
Кирилл с отвращением закрыл ладонью трубку. - Откуда ты знаешь, что я болел?..
Но Мирон на вопрос отвечать не стал, а участливо поинтересовался:
Ну, что там на Электрозаводской? Кто бузит? Я пока свободен...
Кирилл моментально обрадовался.
Дааа! Так мы тебя сейчас туда и отправим! Попробуй настоящего клиента на зуб! Помнишь такую рубрику в «Литературной газете»? Ты у нас будешь — Курьер Культуры, и даже — Высокой культуры!
второй кусок
АЯ
«Мода на куклы-автоматы возникла в эпоху Просвещения. Первые куклы в человеческий рост были сделаны не для развлечения – они служили анатомическими пособиями студентам-медикам, так как был недоступен анатомический театр. С таких фигур начинал самый известный мастер кукол XVIII столетия – Жак де Вокансон, создатель «Флейтиста», исполнявшего 12 разных мелодий. Тот имел огромный успех, и андроиды-музыканты стали самой модной игрушкой европейских аристократов».
Еще одна бессмысленная цитата.
Чем ей это поможет? Она растерянно перелистывала вторую книжку, взятую с собой.
Чтобы прочитать о себе пару страниц, достаточно было просто зайти в сеть или в библиотеку, но ее больше привлекали книги, выставленные из домов ни за что, книги, выставленные на улицу. Кто выставил на улицу ее?
Она понятия не имела.
В который раз, стоя в переполненном вагоне метро, она ощупывала свои локти. Под кожей чувствовалось что-то, чего не было у соседей, трущихся боками друг о друга. Сочленения были твердыми, но очень гладкими: закрыв глаза, она могла видеть это так, как будто перед ней была схема. Схема действительно была, но на ней имелись пустые места.
Как будто кто-то прошелся ластиком.
Дефшка, вы б вышли — сказала какая-то тетка. - Неча в дверях стоять.
Ая легко сдвинулась влево, и лава повалила из вагона.
Проехав круг по Кольцевой, где ей удалось найти свободное стоячее место и ее никто не беспокоил, она все-таки села.
Книга, раскрытая на первой, порванной странице, рассказывала ей о чудесных механических фигурах, но не о возможных способах их починки. Да и зачем?..В ней не было ни одной схемы, только изображения. Безобразие, подумала она. Кто читает такие книги?..
Рядом с ней упал на сиденье огромный грязный человек и начал медленно валиться набок, прямо на нее.
Безобразие! - крикнул кто-то. - Пускают в метро всяких бомжей!
Да сто лет уже пускают, кто их не пустит — сообщила тетенька над головой.
Надо выходить. Надо выходить.
Я сейчас выйду — сообщила Ая невпопад. И вышла прямо в двери — в те двери, которые увидела за раскрывшимися створками.
НА ВСЕ ЧЕТЫРЕ ЛАПЫ
Народ бродячих собак существует долгие века.
Его следы остались даже в вулканическом пепле Помпеи.
Необходимо различать бродячих, брошенных и свободных собак. Любая брошенная собака — бродячая, но не любая — свободная. Поэтому бродячая обычная собака вряд ли будет разговаривать с тобой. Еще говорят, что бродячая собака одержима желанием пожрать, а свободная — всеми остальными желаниями.
Стаи у них небольшие. Бродячая собака может озлобиться и мстить всем людям за то, что ее бросили, и доиграться до того, что ее кто-нибудь съест. Свободная занята совершенно другим делом — скорее всего, она родилась свободной и понятия не имеет о том, что должна о чем-то тосковать. Разве что по еде.
Свободная собака ездит в электричках осознанно. Она клянчит осознанно, ворует осознанно и осознанно роется в помойках, прогоняя людей, кошек и бродячих собак. Она хорошо соображает. «Соображать» для дикого зверя, вынужденного жить в тесноте большого города — отдельное удовольствие. Так как на линиях электричек по несколько десятков станций, большинство свободных умеет считать до ста. Кто сказал, что собаки годятся только для того, чтобы служить? Наглая ложь! Некоторые из них даже умеют читать.
Бродячие собаки никак не называются, это вранье. Все их имена, даже если они есть — память о том, как их обозначали люди: Найда, Рыжий, Шарик. Свободные собаки, владеющие каким-никаким универсальным языком, носят длинные, часто уже семейные, имена, которые человек не выговорит никогда.
Нет, свобода не делает собаку очень смелой, или чересчур гордой, или вообще выдающейся — она просто делает собаку собакой. Нельзя быть придатком к дому, человеку и городу. В дикой среде чрезвычайно важна эта обособленная собачесть. Люди, потерявшие человеческий облик, встречаются довольно часто, но собаки — никогда. А вот люди, которые смогли обрести собачий облик — редкость. Очень ценная редкость. Хотя, возможно, человеком быть легче.
Великая тайна свободных собак состоит в том, что нужно освобождаться от человеческого рабства, не умея жить иначе, как в большом городе. Это будет возможно только тогда, когда матери произведут на свет десять тысяч раз по сотне щенков: когда голод перестанет иметь значение: и когда язык людей полностью отделится от собачьего языка.
Поэтому свободные, зная, что на человека нападать — опасно, живут небольшими стаями, ревниво охраняют матерей и стараются приблизить конец рабской эпохи, насколько это возможно.
Болеют и получают пинков от людей все собаки одинаково, но собаки, родившиеся в свободных стаях, смотрят на гонения, мучения и страшную смерть философски: ничего не поделаешь, человек — такой же хищник, как и все остальные жители города. Попался — не скули.
Мало кто из людей понимает язык свободных собак, более развитый и многозначный, чем язык бродячих отщепенцев.
Поэтому большой грязный белый пес, лежавший на полу под сиденьем электрички, идущей на Щербинку, сильно удивился, когда в вагон вошел человек, распространявший определенный запах. В руках у человека плясали и прыгали какие-то штуки на веревках.
Он аккуратно обошел хвост, вываленный псом в проход, возгласил привычную псу фразу, которая звучала неразборчиво и настойчиво, и почему-то, не проходя вперед, сел на скамейку. Никто не подошел к нему и не попросил ни одной пляшущей штуки.
Пес высунулся из-под скамейки и задал вопрос, на который получил ответ — ответ был исчерпывающим и кратким, хоть и ужасно косноязычным для того, кто так правильно пах.
Через полминуты пес уже сновал по проходу между скамейками, умоляя, скуля и прихватывая за рукав зубами тех, кто казался безобидным. Для собрата, назвавшего его по имени. было не жалко даже подвергнуть себя опасности, но собрат оплывал, как глыба льда, сгорбившись на скамейке и прижимая к животу непонятные штуки.
Люди кричали, спотыкаясь о пса, жужжали телефонами, махали руками и разводили ужасный переполох, как делают кусачие осы, если кто-то выстрелит в улей. Пес предусмотрительно заполз обратно, подобрал хвост и наблюдал, как открываются двери, как толпа вываливается на платформу и как собрата выносят туда, откуда уже доносился жуткий вой белой разрисованной машины.
За секунду до того, как закрылась дверь, с другой стороны донесся резкий запах чужого — запах, который слышно не обонянием и даже не глазами, и пес пришел было в ужас, но людей вокруг собрата было слишком много, чтобы чужой к нему подобрался. В разрисованную машину не пускают ни посторонних людей, ни посторонних собак.
Поэтому пес опять свернулся под сиденьем, забившись в угол так, чтобы никто не вздумал его выманивать — через два часа в поезде будут сидеть совсем другие люди, и можно будет выйти — и начал обдумывать то, что передал ему собрат.
Об одном опасном существе я знаю — понял он. - Действительно, он может и укусить слишком больно. Но если их двое...
АННА-АНИТА-АННА
Улица. Скорее всего, Арбат или Камергерский переулок) . Шумно. У стены сидит Анита, камуфляжная девушка 17 лет, и играет на бонгах. Перед ней лежит картонная коробка с мелочью.
На коробке жирным черным маркером выведено: 19.07.
Играет довольно долго.
К ней подходят и рассматривают ее разные люди, кто-то говорит одобрительные слова, кто-то оскорбительные, кто-то пытается взять под подбородок. Анита отталкивает руку и продолжает играть.
В коробку падает мелочь, бумажки.
Потом кто-то забирает бумажки.
Потом мелочь.
Анита играет.
Темп увеличивается. Кадры съемки неба с быстро летящими облаками.
Вокруг собирается огромная толпа.
Начинает звучать мелодия песни, которая не забывается никогда.
На Аниту падает тень, которая быстро надвигается, закрывая собой и ее, и толпу, и стену.
Потом она проходит. Так, видимо, и день прошел.
Толпа расходится. Мелодия затихает.
Напротив Аниты прислоняется к стене Анна - шикарно одетая дорогая девица - и с интересом смотрит.
На лице Аниты выступают капли пота.
Анна вальяжно привалилась к стене и смотрит, как руки выбивают один и тот же ритм. Наконец она подходит и берет Аниту за руку. Ритм обрывается, Анита падает.
Анна берет Аниту за руку, бонги - в другую руку и уволакивает их всех в подворотню.
Картонную коробку, уже давно пустую, подхватывает кто-то в милицейской форме (из массовки).
Милиционер стоит, потом задумывается - и уходит, рассеянно выбивая тот же самый ритм по дну коробки.
Подъезд. Темно. Анита сидит, прислонившись к стене, и жадно пьет пиво.
Анна стоит и смотрит.
@темы: роман про Мирона
-
-
01.05.2017 в 20:50-
-
01.05.2017 в 21:39