На четвертый год бесполезной для прочих жизни,
Незаметной для прочих жизни - да, так и было -
Исчезает желание сделать кому-то плохо,
А могилу копать еще рано, но все же - утром
поднимаешься, смотришь на город в морозном свете,
на рассвет, на горящее солнце и луч зеленый
и идешь по нему, как в рассказе Акутагавы.
(Нет сосны, и нет ветки - мы круче любых японцев).
Ох ты, марка - японцы - и прочие шлаки мыслей!
Вот оно, восходящее солнце, страны не знает,
Для кого оно хочет, светит. Для тех, кто встанет,
пролагает пути, а для прочих - рисует тени -
вот и просьба, и проба, и просто узор кальяна -
дым и плавящийся узор, и зачем-то - холод
золотого и белого, красного и былого,
и грядущего - это еще один штамп на память -
и любой здесь король, кроме тех, кто встает так рано
короли отсыпаются в теплой своей постели
королевы выводят собак и ругают тени,
тень стоит против солнца, стоит в середине неба,
а потом растворяется - луч забирает тени.
Королевы рассмотрят, кого забирают; после
Возвращаются в дом, и напишут, достав бумагу,
обмакнув тонкой кисточки кончик в остаток туши:
"В небо вряд ли пускают с собаками, нас - не пустят".
Надо раньше вставать - ухмыляется доброе солнце.
Надо раньше вставать. И тебе дорогу расстелят.