Кукла с редким именем (То, чего не было)

[MirandaGluk]

Что-то веселое: то есть - вступление про народ вечеринок, невиданный по наглости угон Мироном автобуса, иногда еда, а иногда коты и драка и прочий экшн под конец




НАРОД ВЕЧЕРИНОК

Party people! Party people! Собирайтесь!
Город кипит, как котел с плотно закрытой крышкой. Тому свидетельство — внезапно возникший хит с непонятным смыслом или ресторан, который появляется во всех новостях. Желтая пресса ничего не знает, что она вообще может знать, эта желтая пресса! Так называемая элита ничего не понимает в развлечениях.
Рано или поздно, если встать на перекрестке ночью и подождать какое-то время, можно увидеть, как мимо проезжает машина-другая, и в окне мелькает ярко одетая блондинка, а по улице проходит, качаясь, прилично одетый парень с маленькой поясной сумкой в руках. Смуглые парни из бывших республик катаются по улицам на убитых машинах, иностранцы-экспаты расслабляются на вечеринках для своих, но это все не то. Его трудно увидеть, но легко почувствовать, это почти невидимое кипение.
Как только наступает ночь, из домов, где уже не горят окна, с разных этажей, из центральных районов, Подмосковья, недавно построенных веток легкого метро и из далекого Железнодорожного, откуда фиг доедешь нормальным способом, в клубы — что на окраинах, что почти под носом у Кремля - начинают стекаться по трое и толпами, парами и поодиночке, и народ забивается в такси по пятеро, по шестеро, хоть это и запрещено. Праздник начинается по-хорошему только в три часа ночи: одна за другой подъезжают машины и выгружают накрашенных дев в откровенных нарядах, у дверей клуба торчат унылые курильщики, которых оглушил грохот, танцпол запружен молодыми и совсем молодыми неофитами, которые уже получили свою марку и готовы двигаться до утра, везде разит потом, ацетоном и тальком, а потом ди-джей выходит к микрофону и хрипит свои текста под ритм и завывания живого саксофониста, такой весь убитый и конкретный, и, если кто-то кроет его матом через две строки на третью, то это уже все совершенно не...
Что в этом можно увидеть нового, party people?
Из толпы выныривают какие-то голые по пояс парни и спрашивают — чаю хочешь? Если принять кое-чего как следует, после чая оно действует сильнее и здорово бьет по мозгам. Никаких лишних мыслей не остается в голове, и ты готов двигаться всю ночь, забивать косяк в туалете или даже собрать дорожку, как в кино, с большой купюры. Правда, не с долларовой. А, может, и с долларовой, как повезет.
Вечеринки в трансовом угаре, вечеринки в олдскульном стиле, угар до рассвета на корабле, плывущем по Москве-реке, или на корабле, стоящем на приколе, откопанный новым гуру замшелый, но дико заводной цыганский джаз и балканские пляски в забитой под завязку «Мастерской», когда старинный дом содрогается до самого фундамента. Какая музыка — неважно, было бы как. Было бы что.
Кого-то уносят в истерике, кого-то запихивают в машину, но мотор не останавливается, и новый бог экстази или дух кислоты, проживший год в Лос-Анджелесе и окруженный новыми классными девчонками, отсыпает тебе по новой, и ты приходишь в себя только под утро, понимая, что время остановилось. Стоит больших усилий запустить его обратно.

Все это - народ вечеринок, то есть – вечерины.
Они не знают, что принадлежат к какому-нибудь народу. Но так же, как бывший житель Пустых холмов оборачивается на вопль «Валера!», а на следующий год - «Не стоим на мосту!», так же, как гражданин «Нашествия», узнав давнего противника, в любом случае предпочтет дракам разговоры о величии старых банд — они узнают друг друга сразу и оказываются внутри похожими друг на друга.

Сказочное чувство единения — это не навсегда. Утром мир кажется серым, холодно, полуодетых девчонок бьет дрожь, оттягиваться уже нет сил, и полубессознательные водители и те, у кого своя машина, развозят бессознательные тела по квартирам. Это иногда напоминает хипповскую вписку или наркоманский флэт, но не более того: впрочем, в последние десять лет все перемешалось — хиппи, панки, кони, люди, и погонялово «Элберет» или, чего там, какое-нибудь имя вроде бессмертного «Команданте» может носить почти любой; правда, сам народ вечеринок не очень-то часто дает друг другу такие имена. Они чаще по-простому — Вася, Миша, Коля, Стасик, зато их знакомый ди-джей недавно круто записался на новой студии, и теперь он вхож в определенные круги, бывал на пати на Рублевке и тусовался с Банд'Эрос, да еще и зазнался, сволочь такая.
В ходу ломаный английский язык и приличные деньги. О, у этих людей чаще всего есть деньги!.. Им не нужно варить себе винт в ободранной хрущобе на задворках Москвы, а кому-то мама с папой отписали квартиру и машину. Чья угодно дочь, чей угодно сын на спор тянут в карман мелкие шоколадки в магазинах и потом платят друг другу выигрыш в две сотни баксов. Им все равно, стародавний рэйв, гранж, «Нашествие» или транс — party people хочет партить и гнать, как в песне, по ночной Москве на красном купе, которого ни у кого нет, но скоро-скоро будет...
Правда, так выглядят только те, кто не вкалывает, как бешеный, до пяти утра вместо оттяга: но так трудно удержаться в тусовке. Самый новый ди-джей ухитряется совмещать две работы, ди-джейство и экстази с метадоном и свежепоявившимся спайсом, но есть и такие, кому непрекращающийся фриланс приносит денег больше обычного.
Большинство зажигает по-черному в любое время года: эти безобидные развлечения вредят только тогда, когда уже не можешь остановиться. И ты уже знаешь, что не можешь остановиться. А потом уже становится все равно.

РЫБИНСК

- У тебя заказ на выходные — ехидно сказал Володя. - Вот, смотри, какая большая стеклянная дура.
Следующая контора, где ему удалось устроиться, была тоже какая-то дурацкая, только не проклятая. Заказы в ней обычно были нормальные — золотые украшения, серебро с янтарем — и тут вдруг такой привет из старого мира, только не для полиции, а для погранцов.. Бррр. Мирон и пошел-то сюда только потому, что его позвал Володя.

Дура была действительно большая и стеклянная. Это было изображение, если можно было так выразиться, самой идеи пограничника при исполнении важных обязанностей: стеклянный человек, гордо выпрямившись и задрав подбородок, держал на короткой сворке кавказскую овчарку. На боку висела кобура, на плече-винтовка. «Ко мне, Мухтар!» - подумал Мирон и хмыкнул.
- Шефу очень надо отослать это какому-то важному родственнику, а за стекло он боится, поэтому лучше не почтой — объяснил Володя. - Я тебе уже билет покупать собрался, только вот тут со временем получается какая-то фигня. Мы не сможем до субботы развезти все остальное, если отправим тебя этим вечером. Смотри, в удобное человеческое время тут только один поезд.
Они столкнулись лбами над экраном.
-Это поезд? - не поверил своим глазам Мирон. - Так он же останавливается у каждого столба.
Пассажирский поезд Москва-Рыбинск отбывал в 9 вечера и приезжал в 7-30 утра, делая угол по Ярославской области и заходя в Сонково. Мирон почесал в затылке, прикинул, во сколько ему обойдется эта спокойная ночка, и сказал:
-Я лучше через Ярославль. Помнишь этого, на ВДНХ, который просил привезти к одиннадцати вечера машинку для стрижки волос в носу? Как раз все развезу и поеду.
-А не разобьешь?

Стеклянная дура невыносимо оттягивала плечи.
Автостопом туда было четыре часа, и в первый же час он поймал автобус. Двери автобуса открылись, и ему в лицо ударил знакомый запах травы. Он втащил рюкзак и осмотрелся. На него глядели во все глаза какие-то добрые человеки в одежде кислотных цветов и футболках с психоделическими принтами. По рядам передавали бутылку с забодяженным раствором, в котором опознавалась хорошо известная смесь «пепси-коньяк». Большой парень, сидевший ближе всех, задумчиво почесал шею под ожерельем из пластиковых клыков.
-О, смотри, автостопщики! Чувак, как тебя зовут?
-Мирон меня зовут, - обрадованно ответил Мирон, приготовившийся уже вписываться в цивильный автобус. - Здрасте-намасте. А вы куда такие едете?
Человеки ехали на фест электронщиков под Малинниками, на озере. До поворота был еще час, и Мирон несколько расслабился. Скоро будет волна, и как раз с поворота можно будет поймать дальнего, правда, не факт, что на Рыбинск. Это вам не Загорск, он же Сергиев Посад, под которым машины почему-то идут исключительно на Углич...
Углич он еще не смотрел. Все время как-то носило по большим городам, а вот в маленьких он предпочитал не останавливаться. Исключением были вечный, тьфу, Вышний Волочек, тьфу на эти длинные недоразумения с походами по нему пешком, и почему-то, примерно раз в три года, Переславль-Залесский.
-Правь стопы свои на Углич — наставительно сказал Мирон большому Мите. - Когда оттянетесь, можете еще и туда заехать. Там, говорят, интересно.
-Да че интересного? Вот ты в Рыбинск едешь, а там что?
-Там... Ну, там есть хороший фолк, это группа «Сиблинги» - мечтательно сказал Мирон. - А еще там...

И тут его понесло.
Несло Мирона редко, но в таком случае он входил в раж. Он в два счета расписал красоты города Рыбинска, в котором пока что даже не был, прелести местных кафе, местную тусовку (из которой он знал только Даню и его знакомых), и особенно — огромный клуб «Вертолет» , в котором, как он знал, с недавнего времени мутились наикрутейшие в городе пати. Еще, как он знал, есть клуб «Мельница», но, за неимением о нем информации, чтобы не наврать слишком уж много, он ограничился заявлением о том, что там играют фолкеры и регги. Митю совершенно не интересовали фолкеры, но вот регги...
А как клуб-то выглядит? - интересовался Митя.
Ну, большая такая коробка — отболтался Мирон тем, что знал. - Там внутри до хрена места и большая железная сцена из сваренных таких труб, вот.. .- И показал руками, сколько места на этой сцене.
-А аппарат там какой?
-Берингер. Пульт на... - Мирон призадумался. - Сорок восемь каналов, два портала и хорошие динамики вообще. База, там, радиомикрофоны, фигня всякая...
О боже ж ты мой, думал Мирон, наблюдая, как укайфованный Митя бегает по салону и вдохновенно треплется с тусовкой. Они же меня убьют на хрен. Ну ладно, убьют, не убьют... На него уже действовала трава, и становилось удивительно хорошо, и закрадывалась мысль о том, что завтра будет завтра, а сегодня надо еще придумать чего-нибудь. В телефоне нашелся номер Димы, у которого они с питерскими вписывались два года назад в Тутаеве. Он с трудом удержал свой быстрый язык и не стал орать на весь автобус, как ему хорошо, что он встретил таких замечательных людей. Автобус как-то подозрительно качало.

- Все — сказал Митя, дыша ему в лицо. - Мы решили. Мы едем на пати. Будешь нам дорогу показывать. Вообще, смотри, че есть, тут у меня еще горсть осталась...
Мирон посомневался для порядка.
- А вас там ждать не будут? Все-таки там у вас фест...
Митя тупо посмотрел на него.
- Ты что, стесняешься, что ли? Да чего здесь стесняться, все обдолбанные. Вова, рули!
Вова кивнул, нажал на газ и взял курс на Рыбинск.

-Ты что, охренел?! - возопил вызвоненный в три часа ночи Дима, глядя на сияющий желтыми огнями автобус, из которого выгружалось несметное количество народу, тащившего какие-то кофры и ящики. - Это что вообще такое?
-Я же обещал когда-нибудь группу привезти, вот и привезу — отбрыкивался Мирон. Четыре часа дороги спустя его мутило. - Ты же говорил, у вас тут бывают транс-пати...
-Я тебя щас в унитаз засуну — пообещал невыспавшийся Дима. Судя по его лицу, такое было возможно. Мирон понял, что сейчас все обломается, но тут увидел выходящую из железной двери знакомую сутулую фигуру и заорал: - Даня! Даня!
-Чего тебе? - отозвался Даня, по-видимому, ночевавший в звуковой. - Это ты? С каких хренов?
Мирон быстро объяснил, в чем дело, упирая на Диму, который, раз уж из околорыбинских краев и считает себя панком, должен был непременно найти работу в ближайшем рыбинском клубе, и так и случилось, и вот теперь он поэтому позвонил ему по телефону - и на регги, которое Даня играл и должен был, раз так, непременно понять порыв души двадцати пяти человек под кислотой, изменивших маршрут ради самого нужного человека, то есть — Дани же. Это было трудно, так как к нему начала подкрадываться измена, а измена — это штука тяжелая. Как-то резко стало ясно, что мир опасен, он сам — очень маленький, и от кайфа не осталось и следа.
-Ну пожалуйста, - почти рыдал он к концу объяснения. - Ну пойми ты меня! Ну я не мог обломать ребят! Я им все рассказал, у вас такой клуб хороший...
Рядом остановился большой Митя и внимательно посмотрел на него взглядом мало соображающего человека. - Че стряслось?
-Ничего не стряслось — махнул рукой Даня, который уже мысленно послал все сюрпризы в глубокое ничто. - Вы завтра первыми играете сет, потому что вы никого не предупредили и приехали, вот...Такие внезапные. Но вы круты — добавил он, увидев выражение Митиного лица. - Вы обладенно круты. И публики с собой сколько привезли, и ващще...
Митя несколько потеплел.
-Падайте там, прямо в зале — распорядился Даня.

Солнце встало уже три часа назад.
Мирон слонялся по площадке, не зная, чем заняться. Все бессовестно спали. Он с ужасом разглядывал сцену.
Сцена была огромной, и над ней торчали взаправду конструкции из металлических труб. Он увидел вполне приличные мониторы и два портала. Чувство полного фиаско его уже отпустило, но на смену ему пришло ощущение, что над ним кто-то издевается. Не может же и вправду все быть так, как он наговорил, стараясь расположить к себе хозяев застопленного автобуса?.. Ну, ведь не может?..
Из-за сцены послышался какой-то шорох, потом гулкие шаги, и сбоку откинулась занавеска. На него неодобрительно глядел Дима. В руке у него была бутылка колы.
-Поделись, - прохрипел Мирон.
-Заходи сюда — велел Дима. - Здесь у нас неплохая аппаратура. Ошметки богатств бывшего Советского союза.
-Неплохие ошметки — сказал Мирон, проглотив полбутылки. - Это кто притащил?
-Это Витальевич. Он профи — уважительно сказал Дима. - Я ему помогаю. А как ты вообще меня нашел? Я же вообще живу на станции Лом.
Тут Мирон немного задумался. Станция Лом находилась на полпути от Ярославля. Он пока не соображал, откуда у него в голове это знание. Может быть, он пил с Димой тогда, в Тутаеве, во время ночевки? А, может, не в Тутаеве? А, может быть, это от той восхитительной Тани из Ярославля? У нее еще был ханг и коллекция ударных, и мы тогда так славно посидели...
Дима, увидев ступор и свет в Мироновых глазах, налил ему еще, но не колы. Они помянули московскую базу отца Металлия, посмотрели, что ночью по пьяни Дима раскидал в сети, а потом Мирон сказал:
-Мне пока еще немного времени надо — у меня заказ...

Он взял рюкзак с еле уцелевшей стеклянной дурой и двинулся вперед по городу Рыбинску.
На площади перед церковью играл на скрипке мужик с аккуратной бородой и черной всклокоченной шевелюрой. Мирон хмыкнул и пошел дальше. Дальше он увидел, как на аллее близ набережной танцуют кришнаиты и раздают всем бананы.
Что такое, подумал он и протер глаза. Но кришнаиты не исчезали. Кришнаиты были совершенно серьезные, как в его детстве в 91-м, и мамы с колясками ходили вокруг, иногда стреляя банан-другой.
-Харе-кришна-харе-рама... - перекрестился Мирон на собор и пошел дальше.

Он быстро нашел нужную улицу, созвонился, но встреча оказалась в кафе, и кафе было темное, с восточным орнаментом на стенах внутри. За столиком сидел пожилой мент в гражданском и ел варенье. Вид у него был сосредоточенный. Мирон остановился рядом и постучал по столу.
-Ага — сказал заказчик. - Давай ее сюда. Расписаться надо?
-Нет — сказал Мирон, вытаскивая собаку, оттянувшую все плечи. Стекло не пострадало и казалось каким-то даже более плотным. Он уже решил, что это от темноты, когда освобожденная от слоев пупырчатой пленки собака подняла голову и тявкнула.
-Эй... - неуверенно протянул заказчик. Собака тявкнула еще раз, хотя пограничник оставался неподвижным.
-Деньги — напомнил Мирон, которому не терпелось смыться. Что-то в этой сцене было не так — как будто ничего необычного нет, и выражение лица заказчика ему не понравилось. Да и собака была какая-то стремная.
Мент, не глядя, сунул руку за кошельком. Мирон принял деньги, сунул в карман и пошел на улицу. Там он обнаружил Даню.
Даня мрачно смотрел на раздутый Миронов карман.
-Вот скажи — сурово изронил Даня. - Ты возишь наркоту?
-Нет.
-Не звезди — еще более сурово сказал Даня, если такое было вообще возможно. - Приехал на автобусе с народом, загруженным кислотой, прямо на концерт, о котором не знал, носит черт-те-что в рюкзаке, а теперь разговоры разговаривает.
-Нет — сказал Мирон. - Это Лубянка.
-Менты? - в ужасе переспросил Даня. - Ты сдаешь людей ментам?..
-Нет! - рявкнул Мирон в отчаянии. - Ты что, не понимаешь? Не бывает такой наркоты, от которой мент разговаривает с живой стеклянной собакой! Не бывает! И сдавать я никого не могу, я же тоже живой!
-А что бывает? - продолжал ехать на него Даня, не обращая внимания на упоминание таких диких вещей, как живая стеклянная собака.
-Блин... - сказал вконец растерянный Мирон и вытряхнул рюкзак. Над рюкзаком повисло радужное сияние. - Прекрати.
Даня остолбенел. Потом отвис и подошел поближе, пощупал радугу пальцами и завис снова.
-Может, у меня вообще такой рюкзак, который все оживляет — наскоро соврал Мирон, понимая, что объяснять и шутить придется долго. - А еще я сейчас курьерю и вожу всякие смешные штуки для подарков, а фирма называется «Полосатые столбы», и я иногда получаю заказы для подарков ментам, а они теперь выглядят вообще стремно. Раньше было хуже. Все-все для ментов и тапочки по почте.
-Гы, тапочки по почте... - неопределенно протянул Даня. - А менты от этого хоть как-то меняются?
Мирон задумался.
Ему было известно, что Даня получил свой поэтический талант не самым легким образом. Однажды он нажрался вусмерть каких-то грибов, после чего три дня подряд был в полной отключке, а потом внезапно взял и начал писать стихи. Стихи быстро стали текстами для группы, а цитаты из них становились мемами в сети. Ко мнению такого человека стоило прислушаться, и Мирон внимательно прислушался к происходящему внутри.

По всему выходило, что нет.
-Нет- разочарованно сказал он. - Я раньше думал, что да, но, типа, нет. Они не меняются.
-А зачем ты вообще этим занимаешься, такой продвинутый? - меланхолично спросил Даня, топая в развалившихся сандалиях по жаркой пыльной улице мимо закрытых дверей и стеклянной витрины кафе. - Ты не мог что-то делать как-то по другому?
-Да это же работа... - растерялся Мирон. - Деньги на путешествия. Тусовка голодная. А еще я надеялся, что они будут получать подарки и в ответ становиться добрее, чем раньше. А я как раз был без денег, и...
-Да ты что? - сверкнул на него глазами Даня. - Какие такие деньги? Ты же можешь со своим талантом жить вообще без денег и не напрягаться!
-Каким талантом? - Мирон что-то заподозрил. - Но я-то не один...
-Или вон, сколько у этих гадов — продолжил Даня и мотнул головой в сторону какого-то высокого здания — лежит отличных денег! Хочешь, бери! А ты тут за копейки выдрючиваешься.
=Ну это... - развел руками Мирон. - Попал в Москву, заработай денег... Я без них могу, остальные не могут... Опять же, тусовка есть просит, и... Да и фирма эта тоже скоро закроется, просто опять все тянет и тянет...
-Ни фига ты не понимаешь — сказал Даня и замолк.
Мирон тоже замолк и какое-то время пинал сандалиями камни. А потом вдруг подумал — а, собственно, чего он?
-Ага, я понял — сказал он. - Зачем я туда пошел. Там приключения.
-Тебе во всем мире приключений не хватает?- обиделся Даня за окружающий мир. - А как же Португалия, там... Индия? Лаос!..
-М-да... - сказал Мирон. - Но это... ты понимаешь...
Даня повернулся к нему и твердо сказал, глядя в глаза.
-Мирон. В этом городе - три зоны. Я знаю, что говорю. Не думай, что ты чем-то изменишь ментов. Нельзя кормить ментов.
-Ммм... Понял — сказал Мирон.

И наступил обдолбанный вечер.

Концерт продолжался полным ходом. Мирон толкался в толпе, не соображая, на каком он свете. Кто-то сунул ему бутылку настоящего джина (господи, откуда?..), и он пил прямо из горла, пока не отобрали. Ребята из автобуса вышли по второму разу и замутили какой-то невероятный фанк с трубой и саксофоном. Все вдохновенно прыгали у барьера, рискуя свалиться. Самое невероятное было в том, что где-то все еще мелькал уже давно отыгравший сет накурившийся Даня, он был босиком и на шее его болталась гирлянда из разноцветных сосисок.
Свет мигал, стробоскопы рассыпали цветные искры, и казалось, что весь город здесь и беснуется, как Содом и Гоморра. Вспыхивающие в свете прожекторов клубы дыма были похожи на огненный дождь.
Чуваки в кислотных футболках щедро делились по углам своей недешевой кислотой.

Отыграл «Инбридинг», заливая уши тяжелой ртутью, и человек в старорежимной майке с портретами Битлов поднялся на сцену и захрипел в микрофон:
А теперь мы приглашаем сказать два слова того человека, который это все устроил!
Все радостно заорали.

Ни фига себе, подумал Мирон, деревянными шагами поднимаясь наверх по металлической лесенке. Он взял микрофон из рук ведущего и тупо сказал в него:
-А что мне говорить-то? Все работает...
Люди захохотали.
-Не, реально — отбрехивался Мирон, вспомнив, что любит веселить людей. - Че мне делать-то? Я всех привез, теперь что-то еще и говорить надо...
Ну, песенку спой! - заорали оттуда, снизу.
Да запросто!

И он все-таки начал петь.

-Кувырком дорога, кувырком беда!
Затопила ноты вешняя вода.
Водятся соседи с чертом по ночам,
Все запасы гречки отданы врачам.
Ой, как я страдаю этой ерундой!
Через месяц буду злобный и худой!
Кто спасает нас от этой красоты?
Иногда еда, а иногда - коты!

Ой-ей, о мама, ей-ей-ей!
Иногда-еда, а иногда - коты!

Толпы разных граждан очень хочут бдеть
И на нас суровым оком поглядеть.
Целыми годами пропадают, бдя,
Невесть что пия и невесть что едя.
Так им тяжело на этой высоте,
Что они твердят о всякой правоте.
Кто спасает нас от этой правоты?
Иногда - еда, а иногда - коты!

Он стоял на высоченной сцене из металлических конструкций, не видя собственных ног — дым-машина до сих пор работала, и дым поднимался все выше.

Он смотрел в зал. Концерты тут случались раз в месяц. Остальное время клуб простаивал. Ни у кого здесь, даже у приезжих москвичей, приехавших на студенческие каникулы, которым традиционно положено было козырять принадлежностью к крутой молодежи, не было ни приличной по московским меркам работы, ни какой-нибудь помощи, половина были музыкантами, которым никогда не удалось бы прославиться — так же, как и ему. Да что там прославиться — заработать!.. Если не было работы, зимой люди отсиживались по квартирам и впискам, курьерили, фрилансили за копейки, а летом тусовались на югах, но рано или поздно выбирались, цепляясь зубами, вкалывали там, где могли, терпели соседство склочных родственников, ненавидящих возню с «игрушками», инструментами и компьютерами, занимающими по пол-комнаты и антресоли, репетировали по подвалам, мечтали, мерзли, а иногда и голодали от зарплаты до зарплаты, потому что денег требовали недавно родившиеся дети. Казенные виолончели из музыкальных школ превращали в небывалые инструменты с восемью струнами и пытались их зарегистрировать, как изобретение, паяли безумные гитары, у которых был такой же безумный звук. Пили, как лошади, и писали кустарные альбомы, каждый из которых, будь это в какой-нибудь другой стране, вышел бы на вершину хит-парада. Из шиховского производства гитары еще десять лет назад, если приспичивало, пытались делать виолу да гамбу, и это даже удавалось, если смастерить гнутую заднюю деку из нужной фанеры. Если не взлетало, вся жизнь получалась такая — как шиховская виола да гамба.
Никто не выиграл в лотерею и не довкалывался до просветления. Не было и теперь ни ресурсов, так часто поминаемых мудрецами двух столиц, ни помощи, ни пирамиды Маслоу, построенной с нижнего яруса. Талант не всегда находит место, где его принимают, и кто-то уедет в Америку, кто-то — в Голландию, кто-то вспомнит о прописанном в паспорте месте рождения, получив в Питере легкую визу, начнет челночить, возя барахло из Финки, и на полученные деньги накупит аппаратуры, над которой будет рыдать, сдавая ее внаем, потому что записываться некогда, а кто-то наймется в знаменитую группу, хозяйка которой не выплатит ему за работу ни-че-го. Он знал, сколько в людях отчаяния, особенно в тех, кто делает музыку бесплатно.

И все они собрались на огромнейший шумный праздник в клубе, который не проживет в этом городе и двух лет, потому что у города нет денег, чтобы ходить на эти огромные шумные пати, и нечем платить старому звукачу-профи, пьяным техникам, а когда спонсор отвалится, клуб развалится сам. Но пока это все собрано воедино и работает — почему бы и не праздновать?
Лови момент!

Вот оно приходит, окончанье бед.
Пляшет в переходе радостный сосед.
Ходит на работу друг военных лет,
Меньше бутерброда ставки в мире нет.
Друг принес светильник, озарил пролом -
Только холодильник машет мне крылом.
Подходи сюда, кто хочет красоты!
Мне нужна еда, а в нем сидят коты!

Ой-ей!

И он наклонился и еще раз проорал в темный смеющийся зал:
- Ко-ты!!!

Утро началось небрежно. После четырех часов стопа обратно у Мирона гудела голова. Он предъявил пропуск, толкнул тяжелую дверь огромного склада, поднялся на два этажа полуползком по лестнице, прошел по узкому гулкому коридору и открыл дверь «Столбов», навалившись на нее всем весом. Как оказалось, напрасно — некому было ее придержать. Вообще-то с той стороны обычно стоял Володя, и на него Мирон собирался в шутку навалиться, но Володя сейчас отсутствовал.
В комнате стояла адова жара. В углу гудел вентилятор, гоняя спертый воздух, и на железных стеллажах вдоль всей стены расположились черные и белые аккуратные коробки — уже не золотые цепочки или подвески, не игрушки и книжки, а игрушечные милицейские жезлы, меховые тапочки с символикой ГИБДД, рамки для номерных знаков «администрация президента», кружки с портретами потешного анимешного Феликса Эдмундовича и прочая дребедень.
Полное дежа вю и автоматический дубляж. Нет, хватит.

- Ффух — сказал Мирон и развалился на стуле, почесывая дреды. Где-то там был растворимый кофе, но вставать уже не хотелось. Вот высплюсь и уволюсь...

Он закрыл глаза, а когда открыл их, в кабинете возилась уборщица, шурша огромной серой тряпкой. Он хотел проверить, не пропало ли что-нибудь с полок, но по здравом размышлении очередной раз решил, что вся эта ерунда никому не понадобится. Ладно, но где Володя? Володя мог, конечно, прийти и не разбудить его из чувства милосердия к ударенным головой, но работа-то где?
Зазвонил телефон, и Мирон машинально взял трубку. - Да, Лубянка слушает.
- Ты где шляешься? - завопил в ухо весьма встревоженный шеф. - Какая Лубянка? Я тебе четыре раза уже звонил!
- Это не Володя, это Мирон, - сказал Мирон, еще не зная, как он будет объяснять свое отсутствие и куда девался Володя. А, вот, часы... Мать-мать-мать, сколько-сколько времени?.. - Я был на заказе, времени семь вечера, Володя уже домой пошел.
- Не семь, а восемь, — уточнил шеф.
- Печалька, - автоматически отозвался Мирон. - Так у нас скоро белые столбы все полоски потеряют. Вам что-нибудь нужно?
Там поперхнулись.
- У меня срочное дело, - сурово сказали из трубки. - Бери три кружки с Феликсом, звездочки, советский значок «За отличную работу» и двигай ноги прямо щас на Электрозаводскую.
- Есть, сэр, - так же машинально сказал Мирон. - Значок красный?
Но трубку уже повесили.
Три секунды спустя на мобильник пришло сообщение с адресом.
Ладно, фиг с вами, последний раз — подумал Мирон и начал собираться.

ОСИНОВЫЕ ЛЕСА

Электрозаводская встретила его не особо веселым настроением. Хотя, конечно, не было дождя.
Забрав с дальнего входа одну несчастную пропечатанную футболку (боги, зачем ей вообще эта футболка! Ей, с ее макияжем и карминными ногтями! Ну, может быть, дома ходит...) Мирон со всех ног побежал по набережной туда, где через полкилометра высилось большое черно-серое здание, напоминающее гнилой зуб. Здание окружали какие-то невразумительные корпуса, то ли гаражи, то ли офисы, то ли склады. В этом городе все относительно, только непонятно, куда относить.
Мирон пробежал метров сто, истекая потом под рюкзаком, когда его нагнал рев глушителя и визг тормозов. Рядом с ним к тротуару причалил здоровенный налысо бритый байкер - при всем параде, с развевающимся флагом, без шлема и в полном экипе. Из колонок лился «Полет Валькирий».
- Литературно — одобрил запыхавшийся Мирон. - Тебе чего? Я на тротуаре, ты на дороге.
- Залезай — картинно махнул рукой бритый. - Я не за шмалью, я за делом.
- Какая такая шмаль? - удивился Мирон, не понимая, с чего это. - Я в ментуру заказ везу. Нет у меня никаких дел.
- Залезай.
«Хрен с тобой» - подумал Мирон, запрыгивая назад, подтянул рюкзак и командирским голосом произнес адрес. Байкер безо всякого выражения выругался и рванул вперед. Через три минуты они были у подъезда, затянутого в решетчатую броню. Мирон слетел с седла и побежал вверх по бетонным серым ступенькам.

Заказ для прокурорши в этот раз был небольшой. Звездочки подозрительно напоминали то, что крутят на погонах. В той фирме это был самый ходовой товар. Может быть, они, когда получают звание, должны себе покупать такие, реально золотые? А на какую зарплату? Нет, правду Даня говорил, как их исправишь-то...
На проходной внутри стояли два амбала. Вернее, амбал и амбалиха. Они оба зыркнули в окно проходной, обнесенной решеткой даже сверху, и позволили воспользоваться телефоном. Раньше Мирона это прикалывало, а теперь стало как-то унизительно. Он дозвонился до секретарши, дождался, отдал и пошел к выходу.
- А что, в гости не зайдешь? - улыбнулась секретарша. Чоооорт, единственный нормальный человек во всем этом.
- Меня ждут — объяснил Мирон. - Друг на улице уже пары разводит. - Она посмотрела на него, потом вдруг покраснела, сказала: «На визитку»... - сунула ему карточку и пошла обратно к лифту.
- Чооооорт — сказал Мирон. - Ом нама шивайя. - И поперся обратно.


Байкер ждал его на дороге. Мирон остановился и уставился на него, как на диковинку.
- Поехали.
- Куда поехали? Или не поехали? - Мирон дожидался четкого ответа, старательно сигнализируя об этом всем собой: и руки сложил, и головой покачал, и вообще все, что знал, старательно скопировал из инструкций по прохождению собеседования, только с большей наглостью. - Пока не скажешь, не пойду.
- Осы — вздохнул бородатый. Мирон почувствовал, как по позвоночнику течет ледяная лава. Осы... Чооооорт....
- Океееей... - сказал он. - А я зачем?
- Ты их уже видел.
- А ты думаешь, я их видел близко?
- Так ты же еще и ушел...

Мирон вспомнил, как с визгом драпал от осоловевших рабочих и человека с чемоданчиком.
Это было нехорошо. Скажем так, достойно это не было. Что-то надо было с этим делать, пока не поздно.
- Мне помогли — сказал он. - Ты ж знаешь, что ужас города в том, что тебе никто не поможет.
Это как-то само выскочило. Он всегда больше любил горные и лесные тропы и прочие места, где нет асфальта, чем этот город, в котором он застрял так надолго. Байкер насторожился.
- Да не помогал нам никто. Мы сами по себе, без Добровольного института. Они слишком малахольные, пока они сыворотки всякие изобретают, сам знаешь что происходит. - Мирон подумал и согласно кивнул. - Я сейчас, если ты не откажешься, повезу тебя на охоту. - Теперь он говорил более уважительно, наверное, потому, что Мирон намекнул на какую-то помощь. - Мы все неопытные пока. Ты нам только пальцем покажи, кто эти твари и как их распознать.
- А где охотиться собираетесь? - не стал тратить времени Мирон. - Темно уже, ни фига не видно.
- Там все видно. Если что, фарами посветим. У них сходка на большой поляне за городом. Я Вовик. - Он протянул Мирону руку. - Пес. Погоняло у меня Пес.
- Я Мирон. Бум знакомы... На Красной, что ли, поляне? - на секунду ошалел Мирон. - Там же обычно язычники... - он представил, как разноцветная толпа молча ложится в траву на Купале. - Э!
- Да не, не на Красной. На Черной.
Мирон никогда не слышал ни о какой Черной поляне. Поэтому он просто кивнул и забрался обратно на заднее сиденье, и они полетели.

Ему сразу не понравились эти трое; двое лысых, один с коротким подобием ирокеза. Его байкер был еще более-менее, а эти вообще не стали с ним разговаривать . Они присоединились к ним за поворотом с Дмитровского шоссе, там, где ответвление дороги через пять километров переходило в грунтовку и начинался приличный лес. Остановились, побазарили, проехали цементный завод, и ночь постепенно начала укрывать их от посторонних глаз. Скоро уже ничего не было видно, и все, что он чувствовал — это адский холод,тряску и физически ощутимый свет: идущие сзади врубили яркие фары.
Когда мотоциклы остановились, он с трудом разомкнул сцепленные руки, сполз с сиденья и остался стоять на подгибающихся ногах. На него уставились угрюмые рожи с хитрецой — каждый ждал, что он упадет или поскользнется. Но он все-таки стоял на шатающихся ногах.
- Друзья! - торжественно сказал он. С такими друзьями и врагов не надо. Неуютно, решил он, но дело уже шло своим чередом. - Намасте! Приветствую вас в этом странном месте! Че делать будем?
- Выглядывать! - буркнул тот, кто его привез. - Пошли дальше.
Судя по тому, что он даже не называл никого по погонялу — ни Мирона, ни друзей — сейчас не происходило ничего хорошего. И поэтому Мирон, как и остальные, замолчал и пошел с ними по тропинке в лес.
Было мокро и тихо. Издалека слышался странный шум, который становился все тише.

Он не помнил, как они оказались на пустом месте среди леса. Сначала он споткнулся о растяжку палатки, но в палатке никто не шелохнулся.
Один за другим в темноте проявились белесые канистры, фосфоресцирующие головешки, поблескивающие мокрые тенты и костровища, черные на черном. Рядами стояли мокрые, рваные пустые палатки. Байкеры молча перешагивали бревна, спотыкались о разбросанные вещи, и Мирон ловил себя на том, что нельзя так ночью переться вброд по чужому лагерю. Один из них прихватил блеснувший в лунном свете топорик и нес его с собой. Роса уже давно упала, и время от времени на топоре вспыхивали искры.

Несмотря на это, начинать какую-то бузу было еще более стремно, чем прихватить чужой топор — а вдруг это целый осиный лагерь, и кто-нибудь вернется? - и Мирон шел за ними, все больше удаляясь от чего-то знакомого, шел на кислый противный запах, пока скудный небесный свет не заслонила абсолютная чернота громады газгольдера.
- Пахнет осами — тихо сказал он.
Вовик кивнул и приказал всем остановиться.
- Точно?
- Да.
- Мы прошлый раз сюда даже и не пошли... - собрат Вовика почесал лысую макушку. - Вот почему в лагере нет никого!
Перед ними была огромная башня. Прищурившись, Мирон понял, что ее опоясывала лестница, ведущая на второй ярус, а что там еще, было не разобрать в темноте. Чем выше они поднимались, тем светлее становилось, но ненамного — и вскоре ему удалось увидеть, что газгольдер огромный, ржавый, давно покинутый. Он был не один — внизу темнело несколько хозяйственных построек, а рядом — еще одна башня, поменьше. Металл глухо звенел под тяжелыми мотоботами.
- Выше - шепотом скомандовал Вовик.
Они пригнулись и прошли еще несколько ступенек, и тут в стене обнаружилась дверь.
Дверь была вырезана позже и установлена на какие-то огромные клепаные самопальные петли. Самый большой из друзей Вовика пригнулся и нырнул в нее. За ним последовали все остальные. Мирон, уже не рассуждая, шагнул за ними, оступился и попал в пустоту.
…! - только и успел подумать он, пролетев пару метров, и, рефлекторно хватаясь за все подряд, схватился за то, что потом опознал, как лестницу. Альпинистские рефлексы не подвели. Раздался гулкий и страшный звон, после которого началось все то, что должно было начаться — крики, ругань и шипение.
Зажегся неяркий свет. Он висел, вцепившись руками и ногами в железные скобы, и глядел вниз, на черную гулкую пустоту внутри башни, оборудованной внутри шаткой круговой лестницей. Внизу стены уходили в никуда. По бокам башни внутри шли трубы, приклепанные явно позже, когда в стенах были пропилены двери, к ним проложены мостки и сделаны площадки, а на каждой площадке...
На каждой площадке лежала куча тряпья.
Мирон быстро подтянулся и забрался повыше по стене.
- Вот они! - заорал он в голос. - Давайте!
Байкеры, стоявшие выше, не шелохнулись.
Это его напугало еще больше, чем то, что кучи тряпья начали шевелиться. У них же есть чемоданчик? - думал он, все больше понимая, что оптимизм и желание отомстить были как-то ни к чему. - У них же правда есть хоть какой-то чемоданчик?..
Руки и ноги начинали неудержимо болеть.
И тогда Пес, который нравился ему больше всех, дал знак остальным, и они отступили в дверь и начали закрывать ее за собой.
С ним произошло что-то странное. Мирон не помнил, как он взлетел по скобам до лестницы, как он выбил дверь и налетел на Пса, как они дрались на железной площадке, построенной из расшатанных железных прутьев, и покатились вниз. Все остальные уже были внизу — закладывали взрывчатку. Вовик и Мирон шлепнулись на них с размаху, матерясь и рыча, и кто-то подхватил его, оторвал от врага и потащил за собой в лес по тропе. Лагерь по-прежнему молчал, когда сзади раздался взрыв, и с нарастающим ужасом и облегчением Мирон понял, что лагерь — пуст.

По дороге была еще одна драка — из темноты выскочили двое, и щеку Мирона задела, не оставив следа, острая щепка или что-то похожее. Штанину распорола совсем не щепка. После короткой стычки оба нападающих легли на мох и больше не вставали, только невнятно стонали, пока их скручивали.

- Ну прости, браток, ну, мы не ожидали, что там их столько — виновато говорил Вовик, таща на плече связанную бессознательную Осу. Второй его собрат тащил вторую. Обе Осы были молодыми парнями — один азиатского вида, другой вполне рязанского. Мирон бы еще что-то понял, только в темноте по-прежнему было почти ни хрена не видно. Потом начал заниматься рассвет.
У мотоциклов, упав на вьюки, Мирон обрушил на братанов все претензии, которые они выслушали с каменными лицами. Он сто процентов знал, что прав, чего уж тут! А после яростного обмена мнениями разговор завис — сил ни у кого не было.
И только Пес, глядя на своих друзей, сказал, что извиняется, что сам же видел, какое там гнездо, что нельзя было это все сбрасывать руками, что сам труханул и опозорился, но теперь увел их от взрыва и оправдался, потому что...
- А еще эти твари теперь не будут размножаться — сказал другой.
- Они сюда увозят людей? - хмуро поинтересовался Мирон. Он уже не хотел никого бить.
- Сюда. Это еще даже ничего. Но пчелы еще хуже.
Пчелы были виноваты вот в чем, продолжал он. Если эти — он кивнул на связанных – охотятся просто для того, чтобы пожрать, то пчелы своих жертв даже подкармливают, чтобы с места не уходили. И вот они обходятся без всяких страшных вещей. Их даже не всегда определишь. Они просто жрут, брат.
Пчелы, судя по его словам, водились в официальных местах. В поликлиниках. В архивах судов. В музыкальных школах. Он долго рассказывал, и получалось, что их тьма-тьмущая, и что, собственно, любая училка, обожающая свои драгоценные «срывы» - это, наверное, пчела.
- И так тоже? - цепенея, поинтересовался Мирон. У него был печальный опыт с родной мамочкой, правда, ушедшей под конец жизни в буддисты.
- И так тоже.

Как объяснял бородатый, самой большой кормушкой для пчел является армия. О-о, армия!.. Он рассказывал о ней с такой ненавистью!.. Он употреблял такие обороты, которых Мирон не слышал никогда. Там существуют хитрые прапорщики, тырящие все что ни попадя, в ремонтной зоне исчезают танки, перепроданные по запчастям на благо какого-нибудь генерала, а самым большим удовольствием для пчел всегда было наблюдать за тем, как в какой-нибудь части цветет и пахнет дедовщина. Удобно. И самим ничего делать не надо, и люди выделяют все, что надо.
- А зато у них организация офигенная — вздохнул бородатый. - Чего ни приберут к рукам, все у них прямо сияет. А потом раз, и нету его.
- Ну так у них же одно решение – нагнать как можно больше народу, и пусть все сделают, что сказали — удивился Мирон.
- Нет. Они и по-другому умеют. Мы один раз целый гаражный комплекс захватили, так там все было: и ремонт, и инструменты, и тонна всякого барахла, и машины оттуда выезжали, как новенькие. Там даже автомойка была на пяти квадратных метрах. Раньше знаешь, чего было? Под Останкино есть подземные гаражи, из которых во время путча в 91 году выезжали бронетранспортеры. Так вот, это все они.
Он назвал несколько дат, гордясь своим геройством.

- Стой! - удивился Мирон, уловив нестыковку. - Так я же в то время в новостях читал, что на юге Москвы разорили узбекскую шиномонтажную мастерскую! Это же не были никакие пчелы. Они просто «крыше» не заплатили, и...
-Пчелы это! - нехорошо заблестел глазами бородач. - Слушай, ну вот я тебе поклянусь, да. Я же собственными глазами видел. Все очень хорошо организовано, прямо блестит. Значит, пчелы.
Он опешил. Как-то не вязался между собой смелый штурм башни, полной чудовищ, и вот такие интересные вещи.
- Так это были вы?..
И тут бородатый очень рассердился, начал нести какой-то бред, махать руками и доказывать, что это все пчелы, это не были никакие узбеки, а если и были, то, значит, виноваты, да и вообще, кто будет считать какую-то там мастерскую. По всему этому, а также по тому, как покраснела лысина бородача, Мирон понял, что тот врет и запутался. Поэтому он встал, сунул еду обратно в рюкзак и сказал:
-Слушай, тут светает уже, я пойду.
-Куда пойдешь?
-К шоссе. До города достоплю. А ты повесься тут на осине.
-Чего? Из-за этих малахольных? Всего-то? Ты понимаешь, что говоришь? Они же обманывают русских людей! Что их, и наказать нельзя?
Мирон молчал.
-Хрен с тобой, отвезу тебя — пробурчал байкер и пошел заводить мот. Мот не заводился. Бородатый пнул его еще раз и стартовал чуть ли не прежде, чем Мирон запрыгнул на заднее сиденье. Половину шоссе они проехали спокойно, после чего ездок неожиданно тормознул, предложил спешившемуся пассажиру идти известно куда и укатил в рассвет, предоставив Мирону разбираться самому и не задумываясь, как разберется с этим человек, которому нужно с больной головой тяжелым осенним утром выбираться из малознакомых лесных гребеней.
Мирон разобрался.