Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
У него зеленые цветы и оно дерево. Называется tulip poplar. Про латинский или хотя бы соседский вариант пока нивкурсе никак. ЗЫ: первый вариант аж овикипеден - это тюльпанное дерево. Но тогда получается, что тюльпановым деревом называется другое)
Участие в сборниках: сборник стихов финалистов конкурса "Ватерлиния-2013", сборник рассказов "Сказки Ворона" (изд-во "Беркхаус", 2015".
Журнальные и газетные публикации: журнал "Конец Эпохи" (с 1997 по 2003), газета "Дети Арбата" (1999), журнал "Magister ludi" (2003 и 2005?), альманах "Неизвестная реальность" (2005), газета "Реутов" (2005), интернет-журнал "Алатырь" (2009 г.), журнал "Трамвай" (2013), "Поэтический альманах" (Калифорния, 2015) "Поэтический альманах" (Калифорния, 2016) Журнал "Сибирский Парнас" №2\3 (Россия, 2017) (если что-то забыла, напомните, потому что между 07 и 09 еще было)
Остальные книжки стихов и разных историй, с картинками или без, будут лежать не в одной корзинке, а в разных. Адреса корзинок буду публиковать время от времени )
Там есть такая кнопка - оставить отзыв. Попрошу-ка я написать мне отзывов. Если кто хочет - напишите. Ну, и тащите оттуда ) Любой, кто не может это купить за 100 р. или вообще не покупает ничего, дабы не поддерживать призрак Вавилона, может взять у меня бесплатную версию. Только не пользуйтесь личными сообщениями ЖЖ, потому что они у меня глючат и проявляются то через неделю, то вообще никогда. Лучше почта ([email protected]) или комменты, или любые другие ЛС, в том числе дайря.
На данный момент ситуация определяется так: второй роман лучше, чем первый. Это круто. Но пока непонятно, куда я дену второй. В любом случае всегда могу дать почитать и выкладываю здесь по тэгу "роман про Мирона".
Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
Общество Ocean Conservancy выпускает, оказывается, не только разные книжки о природе. В этот раз оно выпустило книжку пра Трудные Разговоры с близкими. Все деньги, которые они получают от продажи книжек, идут на всякие полезные океанические цели. Но это небанально; черепахи, аквалангисты, спасение морских свиней - и вдруг, бац - психология.
Подавляю порыв купить ее только для того, чтобы выяснить, как это относится к китам. Наверное, маркетинг так и работает.
Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
В редакцию не пойду. Мадам сегодня вынесла мне моск часовым "сделай то-то и то-то, тебе жалко, что ли" без единого намека на то, что мне за это будет и учета того, что мне круглые сутки есть, что делать. Лучше по отношению к этому месту буду обычной беззаботной поэтессой, прислал слова - и порядок. Журнал, между тем, потихоньку едет дальше. Ещё наберусь терпения - и опять запущу отдел стихов. Хотя у меня остановился приток читателей в обоих группах, так что ещё подожду.
Вопрос, как меня называть, оказалось, решается просто. Тихим внушительным голосом говоришь: - Вы знаете, у меня к вам огромная просьба! Мне скоро 37 лет, и из них 20 я просто Миранда, а не Катечка никакая, так что, будьте добры... Вроде пока работает).
Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
У меня был выбор, спеть сегодня в Ред Роке русскую песню или английскую версию. Выбирают русскую, пою, потом аццки тушуюсь, но вроде ничего. Даже пришла какая-то клевая девушка сказать, как ей понравилось (у неё был русский как heritage language). Дома стукнуло меня внимательно вслушаться, как я пою английскую версию. Нда. Хорошо, что я её всё-таки не.
Но то, что у нас есть Ред Рок - это чудесно. Я всех в него обязательно зову, когда кто-то проходит мимо нашего города)
Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
Уааа, я хочу на день рождения доплыть до китов. Иногда в организме нарастает потребность в китах. Это уже не лечится). Они сниться начинают. И поэтому КИТЫ. Причем я надеюсь, что, даже если мы не поедем (нидайбох), я увижу китов с берега и помашу им лапой. Не совсем представляю, как можно было раньше жить без китов. Наверное, они все равно где-то кругом невидимо были, а осенью я очень постараюсь пойти взять хоть курс, главное, чтобы хватило)
Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
Так вот голову сломишь В мыслях о жизни вечной: Хочется по старинке Сделать наоборот. Ей-богу, гораздо лучше Жить где-нибудь на конечной; Если вернётся кондуктор - Он тебя подберет.
Там, где одна табличка - Для одного трамвая, Там, где в горах пустуют Старые рудники, И налетевший ветер, Листья со шпал сдувая, Часто уносит в море Чьи-то черновики.
Вечером стынут тени - С гор наплывает холод. В белых домах стихает Эхо детской возни.
Что тебе непонятно? Здесь ничего не ходит. Не покупай билета. Велосипед возьми.
Я, карандашный мастер, Летчик с дороги млечной, Не собираюсь больше Спрыгивать на ходу - Просто засну в вагоне Где-нибудь на конечной: Не заберут в участок - Плюну, в горы пойду.
Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
Вредно, чрезвычайно вредно выкладывать то, что напишешь в свои 2 часа ночи, когда у остальных час дня! То есть мне ещё везёт, все хорошо, кроме первой же рифмы)))
Два кармана стрижей с маяка\...- Четыре месяца я не снимал штаны. Просто повода не было.
Слегка выскребшись из, купили билеты в сторону гор. Ну, то есть, поселка, шалаша и строительства. Ох, я буду там думать, чего куда деть, если один участник переезжает, второй нервничает, а третий, то есть я, просто-таки я!..
После очередного заказа надо было найти место, где потренироваться. Вряд ли для этого годилась переехавшая «Пещера», где в сильно уменьшившемся пространстве Грузовой воспитывал каких-то младших барабанщиков и гитаристов, а также забойную группу «Вайда», игравшую веселый языческий фанк, и пришлось ехать в хорошо знакомые места, где обычно и людей-то не было.
Эти развалины были хорошо видны с железной дороги — длинные мрачные то ли цеха, то ли заводские корпуса, все в дырах, как после бомбежки, находились между станцией Марк, неизвестной нормальному человеку, и хорошо известной своим барахольным развалом станцией Лианозово. Их давно обещали или снести, или перестроить. Но время шло, развал, со всем барахлом и торговцами, переместился на станцию Марк, которая теперь была известна почти любому нормальному человеку, на линии начали строить турникеты и чинить платформы — а развалины так и не снесли.
Пробравшись через забор и оттаявший бурьян, Мирон вошел в здание и огляделся. Вокруг были трубы, обрушенные лестницы, и вообще, цеха есть цеха. А, может, склады. На полу все еще блестел лед. Все, что можно было отвинтить от стен, уже украли сборщики цветмета. Неподалеку, ближе к железке, валялась цистерна, на которой были нарисованы два жизнерадостных дельфина, прыгающие в бурном море. Посреди унылого пейзажа позднего лета городской окраины очень убедительно смотрелось желтое и голубое. Вообще бы надо было бы тут кого-нибудь поснимать в интерьере, из наших девушек - подумал Мирон, повертев головой. Кирпичи, ржавые баллоны, арматура толщиной в руку, трафаретные надписи на стенах... Они любят такое. В дыру в крыше просвечивало небо. Он примерился, как бы обойти особо загаженное место, пересек лежку бомжей на втором этаже, выглянул из окна на третьем — оттуда удивительно хорошо смотрелись облака — и начал набираться храбрости, чтобы шагнуть вперед и не упасть. Долго набирался. Сзади раздался оглушительный храп.
Мирон сам не понял, как у него это получилось. Наверное, наука все-таки бессильна объяснить, что придает человеку сил и смелости. Он не только шагнул вперед — он подпрыгнул вперед метра на три, а потом спланировал с крыши в заваленный мусором внутренний дворик, где приземлился на краю. Впереди была огромная яма, из которой торчало что-то железное и, наверное, острое. «Вот так да» - подумал он и присел на корточки. Но что-то убедительно кольнуло его туда, где у зверей хвост, поэтому от неожиданности он завопил и подпрыгнул. Он пришел в себя на краю проваленной плоской крыши, держась обеими руками за задницу и истерически хохоча. Наверное, об этом таланте и говорил Даня. Наверное, Ая намекала именно на него! Летать оказалось не так уж и тяжело. Главное, посильнее испугаться. Ага, а если наметить цель, а потом спланировать туда, оно получится или как? Так как первые два раза получились как-то сами по себе, в третий раз было уже не страшно. Мирон выдохнул, наметил себе точку финиша на противоположном краю кирпичной коробки и шагнул. Ух!.. Воздух ударил его по лицу, глаза защипало, а под ногами начал проседать рваный рубероид. «Ни фига себе, уже и крышу разобрали» - хотел удивиться он, но тут все окончательно поплыло, и в следующий миг он обнаружил себя на втором этаже. Все было бы нормально, только висеть, уцепившись руками и ногами за трубу, и говорить «ы-ы-ы», как первобытное животное, наверное, все-таки не надо. Он аккуратно отцепился и повис в воздухе. Во дела! От стенки до стенки можно было плавать, как в невесомости. На шахте подъемника, проходившей сверху донизу, были когда-то намечены краской разные непонятные буквы и цифры, и по ним можно было приблизительно отмерять, сколько пролетел. Потом мозг, кажется, все-таки обрел обратно способность считать, и Мирон начал засекать на память — три метра... Четыре метра... Стоп, а вот тут можно поторчать подольше, чтобы научиться останавливаться, как зависающий вертолет. Интересно, умеет ли такое Ая или ее просто носит, как бабочку в урагане. Наверное, это как с велосипедом — понял Мирон. - Или как с тем ржавым газгольдером. Один раз со страху научился, а потом уже не помнишь, как. Хорошая все-таки вещь — управляемый страх. Вылетев из корпуса, он уже уверенно направился к следующему, который зиял дырами стеклоблоковых окон, и приземлился на краю одной из дыр на уровне второго этажа. Сработало. Внизу валялась груда обломков, шумел ветер, орал громкоговоритель на станции Марк, а вдали, заливая руины нездешними лучами, сиял обалденнейший закат. Йю-ху-у-у-у! - громко завопил он. - Я Тарзан, повелитель джунглей! Оооо! И джунгли ответили ему могучим храпом.
От неожиданности он опять подпрыгнул повыше, занял вертолетную позицию под самым потолком и начал оглядываться. Сверху вокруг ничего не было. Снизу вроде тоже не.. А-а-а-а-а... А... А?.. Мирон в ужасе сунул в рот кулак, как младенец, чтобы еще раз не заорать. Внизу, почти неотличимая в лучах заката от груды всякого ломаного барахла, спала огромная динозавроподобная тварь. Она действительно была на самом деле. Голова у нее была не очень большая, пузо — толстое, на спине — шипы, а самое большое было — хвост. Хвост и лапы с когтями. Мирон оцепенело наблюдал, зависая над ней, как тварь поудобнее сворачивается на куче хлама и чешет себя задней лапой за ухом. Этот жест его как-то разморозил, просто звуки она издавала воистину страшные. Может быть, это было довольное урчание. Громче этого урчания Мирон не слышал еще ничего.
Интересно, как его со станции не заметили — подумал он. - Наверное, ночью пришел по МКАДу, в этом бардаке на строящейся развязке даже динозавра спрятать можно... Но как?.. И как он здесь устроился?.. Ну ладно — рычит, может быть, они тут думают, что это корпус разбирают... А что он ест? Он еще раз оглядел неведому зверушку. В лучах заката она смотрелась офигенно. Ну надо же, подумал Мирон, чудо какое...
Он осторожно спустился вниз. Зверь открыл один глаз — желтый, огромный — поглядел на замершего в ужасе Мирона, всхрапнул и закрыл глаз обратно. Мирон обошел вокруг зверя — голова, шея, шея, шея, лапы, раздутые толстые чешуйчатые бока, подвернутый хвост... Зверь не реагировал никак, только поворочался немного. Ая говорила — надо сначала всегда удивляться, а потом уже бояться, если есть чего. Поэтому Мирон присел на корточки и потрогал чешуйчатую морду, удивляясь, как это теперь легко. Эй ! Чудовище проснулось и открыло глаза. На его заспанной морде появилось какое-то выражение. Я б раньше сказал - добродушное — подумал Мирон. - Только, конечно, это стоит еще проверить. А ты откуда? - осторожно спросил он. - Чей ты? Чудовище повернулось с боку на бок, встало — о боги, какое оно огромное! - и, только Мирон примерился его потрогать, ударило в землю лапой. Эй, эй — сказал Мирон. - Ты куда! Но чудовище уже уходило, волоча свой хвост по бурьяну, в сторону от железной дороги. Там же шоссе... - ошалело подумал Мирон. Но впереди у чудовища не было никакого шоссе. Не было там никакой весны и никакого Подмосковья. Там, впереди, расстилался дикий буйный летний мир, где цвели огромные папоротники - там катились зеленые волны травы, с цветами и бабочками, и скрипели огромные деревья, освещенные последним догорающим лучом дегунинского заката. Мирон в священном ужасе смотрел ему вслед. Варрр... - глухо воркотнуло из-под земли.
Маугли шел по дороге, раскисшей от снега, перемешанного с грязью и присыпанного дождем, и приглядывался к начинающейся грозе. От шоссе вела грунтовая дорога в лесопосадки. Зимняя гроза - вообще чепуха, но Маугли не знал слова "чепуха». Он точно слышал, от чего он убегает. Он скулил от страха, но собачья форма помогала ему надеяться на крепость собственных зубов. По следу, размолотому трактором, шел белый грязный лохматый пес - мощный, взрослый пес с крепкими лапами, который, в отличие от человека, не боялся того, что совсем никак не пахло. Он тогда и вычислял его так - потому что оно никак не пахло. Ярость его, когда он был собакой, была яростью, а не сопливым плачем бессловесного человеческого детеныша - он плакал, но шел. Он выгонял это из подвалов, из дальних углов, он рычал на него, и двигался на него, пугая шерстью, встававшей дыбом, и место человеческого страха занимала огромная собачья злость. Если человек не может никак найтись — пес сделает все за него.
С опозданием он понял, что мог не предугадать - на просторе оно собиралось в кучу, в облако, в страшное марево, и становилось сильнее в тысячи раз. Оно пахло, как самая большая оса, как то, страшное. Он слишком много успел выгнать из темноты, ничего не оставив позади. Но теперь он в ужасе припадал на задние лапы, следя за тем, что мелькало в разрывах туч, сверкало молниями и смеялось над ним. - Р-р-р-р... - вырвалось из его горла. Он уперся лапами в землю, и, стоя у лесополосы среди только пробившихся молодых елок, оскалился и зарычал. В небе сверкнуло. Нет, понял он с ужасом, это не он теперь загонял его - он зашел слишком далеко, оторвался от города, дававшего силу его человеческой части, и это теперь оно загоняло Маугли, заходя со всех сторон и смеясь над ним. На него полились обжигающе ледяные потоки грязного дождя. Не удушье, так вода. Не вода, так молния, не молния, так холод, и останется только грязный труп бродячей собаки, который сгниет еще до весны... Но если это допустить - то он сам себе не простит. Он знал, ради чего сражается. Он знал, что ему мешало, и должен был попасть туда, куда указывала невидимая точка. С ним было то, что он нес уже долгое время, что заставляло его превращать лапы в руки, а горло - содрогаться в попытке произнести человеческие слова. То, чо он носил глубоко внутри, не давая притронуться никому. Свободные собаки умнее, чем люди, когда речь заходит об охоте. Их не останавливает то, что кто-то будет охотиться на них в ответ. Загонщики недавно загрызли и уничтожили более тысячи ос, и никто не говорил, что это было легко. Маугли знал, что у этого, опасного, нет горла. Но все равно он прыгнет и вопьется - в тяжелую, тугую плоть, налитую водой, в осязаемый кусок неба, которое так долго смеялось над ним. Маугли кинулся и ударил. Потом, когда он лежал, облепленный грязью, в раскисшем пропитанной глиной снегу и скулил, скулил, скулил, скребя лапами по мертвому тому, что было рядом - оно уже не могло ему ничем помешать, ни укусить, ни обжечь, ни напугать - он понимал, что уже навсегда освободился от этой охоты. Его поразило, каким оно было красивым - точно кусок неба, украшенный звездами. Должно быть, такова была его первоначальная природа. Но каким оно было когда-то красивым - мертвое. И никогда ему уже не быть живым, а Маугли — вот он, есть. Он пересилил себя, откусил кусок облачной плоти и проглотил. Сил у него прибавилось. Вскоре он зарылся в мертвое всей мордой, ощущая, насколько он голоден, как устал и как ему хочется набраться сил. Плоть облака была вонючей рыбой, жиром с бараньего бока, костью из самых вкусных, пахла кровью побежденного врага, сладким восторгом победы, когда противник опрокидывается на спину, смертельной опасностью и восторгом ночного воя. Маугли жрал ее жадно, не видя ничего вокруг - так пьют воду лоси и спариваются кошки, вопя на крышах, и так пишут люди, ничего вокруг не замечая. Крови облачная плоть не выделяла. Это был просто кусок неба, который можно было откусить и проглотить. Маугли согрелся. Его кровь бежала быстрее. Он откусил последний кусок и встал, шатаясь, на все четыре лапы. Очень хотелось вытоптать себе лежку и лечь, но он направился к городу - белый, отмытый зимним дождем пес, огромный, лоснящийся, чистый: к нему сейчас не липла ни грязь, ни кровь, и снег под ним не таял. Может быть, человек бы справился с этим как-то еще. Но собакой было проще.